До наступления позднего Средневековья называть нечистого Люцифером не любили. Это имя рождало массу противоречий между негативной семантикой слова и его позитивной этимологией (лат. lucifer
– несущий свет, а свет ассоциировался с Иисусом). Поэтому долгое время предпочитали именовать врага рода человеческого Сатаной или Дьяволом. За Люцифером же в истории европейской культуры надолго закрепилось реноме тщеславного предателя и порочного гордеца. Лишь только с наступлением эпохи романтизма (в конце XVIII – начале XIX веков) начинается переосмысление образа падшего ангела: из русской культуры припоминается «Демон» Михаила Лермонтова и иллюстрации к нему Михаила Врубеля. Романтики основательно воспылали интересом к фигуре самого главного непреклонного мятежника, восторгаясь его неистовым и немыслимым бунтом против Повелителя, Господа, Бога-Отца. Мятущийся и не ведающий покоя дух Люцифера в качестве жертвы репрессий тоталитарного Провидения становится героем в XX веке, тогда же, когда Хорхе Луис Борхес переозначивает статус и роль Иуды (традиционное для Средних веков олицетворение архетипа предателя, как и Люцифер). В симптоматичной новелле «Три версии предательства Иуды» Борхес рассуждает о евангельских событиях. В первой, традиционной, версии – рассказ об Иуде как об апофеозе зла, радикальном предателе. Вторая версия: Христос просил Иуду совершить предательство, и тот согласился на добровольное мученичество. И, наконец, третья версия: Иуда – истинный искупитель рода человеческого, принявший мытарства, принёсший себя в жертву на алтарь Христа, преданного, умершего, но воскресшего в отличие от бесконечно страдающего Иуды. Образ Иуды концептуализирован и в знаменитой рок-опере «Иисус Христос суперзвезда» Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса, где предатель изображён сложным, вдумчивым, страдающим, переживающим и жертвующим героем. Различные художественные произведения XX и XXI веков с ходом времени всё чаще, больше, активнее переосмысливают и реабилитируют героев, имевших исключительно негативную репутацию на протяжении многих столетий.
Рис. 3.
Существовала традиция изображать Люцифера трехголовым, как ужасную пародию на Святую троицу: скульптура XII в. в храме святого Василия в Этампе изображают его с тремя головами, каждая из которых пожирает по человеку; немного позднее так же изобразил Люцифера и Данте Алигьери, только грызущие головы Люцифера стали истязать конкретных персон: Иуду Искариота, Брута и Кассия (губителей, убийц и предателей). На миниатюре XIV в. к тексту «Божественной комедии» Люцифер, собранный из разных частей животных и птиц, сам горит и, в то же время, испепеляет. Add MS. 19587, f. 58r. British Library, London.
Ад – это другие
О картинках адских мук сообщают герои (святые или грешники), совершившие путешествие в долину скорби, или души умерших грешников, которым удалось вступить в контакт с живыми людьми. Эти сообщения так или иначе рассказывают о других, тёмных сущностях, отказавшихся от жизни в пользу зла и мрака. По большому счёту, Люцифер и его когорта становятся для Средневековья радикально другими, чужими и чуждыми существами, отпавшими от божественного космоса (порядка), злыми маргиналами. Примечательно, сам образ Люцифера-дьявола, чертей и бесов формировался из черт, призванных показать инаковость и враждебность по отношению к человеку или христианскому сообществу. Поэтому олицетворения нечистых сил содержали, помимо звероподобия, определённые черты семитской расы, представители которой ассоциировались с иудаизмом или исламом – иными, чуждыми, враждебными христианству религиозно-идеологическими системами (корни европейской нетерпимости к «другим», не единожды оборачивавшейся гонениями, погромами, чертами оседлости, лагерями и т. п., следует искать в средневековых оппозициях «свой-чужой»). Босх достаточно часто награждает «представителей тьмы» характерными носами и смуглой кожей, облачая их в восточные наряды. Так природа иного, врага и нехристя (мусульманина, еврея, колдуна и т. д.) уравнивается со звериной. Иеронима же можно заподозрить в антисемитизме, что, впрочем, обычное дело для Средневековья.