Кодекс скверны. Разжигая Пламя

Почтительно поклонившись, невольница зажала себе рот рукой. От боли её изящные бровки нахмурились, а большие глаза заблестели. Зная, насколько мучительна регенерация, Брутус не без удовольствия наблюдал за её страданиями.

– Кажется, я задал тебе вопрос…

– Благодарю, мой господин! – выдохнула она и снова поклонилась. – Вы очень великодушны.

– Неужели? – он иронично приподнял бровь.

– Я сделаю всё, чтобы вы были довольны мной.

Брутус одобрительно хмыкнул:

– Тогда можешь начинать прямо сейчас, моя дорогая.

Осквернённая коснулась плеча и, щёлкнув застёжкой на платье, обнажила грудь. Он со скучающим видом наблюдал, как твердеют её соски от холода – камин ещё не успел достаточно прогреть спальню.

– Избавься от всего этого, – Брутус указал на ссадины на её теле. – Я хочу всё начать с чистого листа.

– Да, мой господин.

Глубокие порезы на коже стремительно затягивались, синяки мгновенно пожелтели и вскоре исчезли. Остались лишь старые шрамы, которые Брутус не позволил вовремя заживить. Теперь они будут с ней до самой смерти.

Он неспешно подошёл к прикроватной тумбе, на которой дожидались своего часа кандалы. Проведя пальцем по шипам на внутренней стороне оков, обыденными движениями Брутус закрепил цепи на кольцах в перекладинах и повернулся к осквернённой. Поняв без слов, что от неё требуется, невольница сняла браслеты, скрывающие шрамы на запястьях, и покорно подошла к ожидающему её господину.

Звонко щёлкнули наручники, шипы вонзились в нежную плоть. Брутус медленно повернул рычаг на кандалах, с наслаждением наблюдая, как сталь окрашивается алым.

Рабыня не издала ни звука. За это он ещё несколько раз прокрутил рычаг. Сдерживаясь, она стиснула зубы, но из груди всё же вырвался едва слышный стон.

– Превосходно! – хрипло проговорил он и сорвал с неё платье, приспущенное до бёдер.

Каждое резкое движение вынуждало её стонать от боли, и это было именно то, что сейчас ему хотелось слышать. Брутус нежно провёл ладонью по идеально гладкой спине, ещё не тронутой шрамами.

– Ты безупречна, – прошептал он ей на ухо и извлёк из ножен кинжал. – Сегодня особенный день и я хочу, чтобы ты чаще напоминала мне о нём.

Остриё коснулось спины и медленно поползло вниз, рассекая бархатную кожу. Брутус старательно выводил букву за буквой: ровные, строгие, без изыска, но чтобы радовали глаз. Каждую линию он прочерчивал дважды, то и дело отступая на шаг и любуясь своей работой. Кровь стекала по пояснице к ногам, тягучими каплями падала на пол, скапливаясь в лужу, но это его не заботило: металлический запах только возбуждал ещё больше.

Осквернённая тяжело стонала, вздрагивала от каждого прикосновения стали, но стойко терпела, боясь разозлить его резким движением или вскриком.

Наконец справившись с последней буквой, он отошёл подальше и, приложив пальцы к подбородку, придирчиво осмотрел результат, как художник осматривает свой новый шедевр. Наконец удовлетворённо кивнув, Брутус вернулся к своей рабыне и провёл рукой по окровавленному бедру.

Возбуждение, испытываемое им всё это время, достигло апогея, и он, суетливо расстегнув ремень, приспустил брюки. Осквернённая сдавленно вскрикнула, когда он рывком вошёл в неё. Горячая кровь стекала с его живота всё ниже и ниже, вызывая новые ощущения, наслаждаться которыми можно было бы бесконечно. Намотав на кулак собранные в хвост волосы, он толчками погружался в неё, другой рукой поглаживая порезы, складывающиеся в долгожданное и манящее слово – «НЕЗАВИСИМОСТЬ».

– Тебе нравится? – стоны рабыни заводили ещё больше.

– Да, мой господин, – голос слабый, безжизненный.

– А так? – прохрипел он, войдя в неё до упора и впившись пальцами в кровоточащие раны.

В этот раз оргазм был долгий, сильный, глубокий. Его тело сотрясла крупная дрожь, из груди вырвался громкий стон.

Осквернённая уже теряла сознание, кисти в кандалах безвольно обвисли.

– Не смей! – предупредил он, дёрнув её голову на себя.

Невольница тяжело задышала, её бледное лицо покрылось испариной. Кровь мгновенно остановилась, края ран стали стремительно затягиваться.

– Довольно! – прервал он процесс. – Шрамы должны остаться.

– Да, господин.

– И всё же под своим братцем ты стонала намного охотнее, – Брутус улыбнулся уголком губ. – Ну и как он тебе? Неужели хорош? Говорят, нельзя быть лучшим во всём.

Невольница с силой дёрнула руку, цепь со звоном натянулась. Даже боль не смогла сдержать её ярости, и это ещё более забавляло Брутуса.