Кое-что об архимагах

Аркадия проморгалась, потерла ушки руками и с удовольствием посмотрела на эшафот — рядом со сценой лежали вповалку люди, кричали женщины, стонали задавленные, кто-то бил обидчику морду, но не это главное — на деревянной конструкции потряхивал головой целый и живой лесоруб, с ошейником из остатков палаческой веревки, кончик которой все еще дымился, но, к счастью, не горел. Еще один огрызок веревки догорал на самом верху виселицы, вместе с ней самой. Представители власти мало чем отличались от людей обычных, вот только падать им было на два метра выше — скатились с помоста на землю, оглушенные.

— Вот оно — мастерство, — со значением произнес архимаг.

На импровизированную трибуну тем временем вскарабкалось новое действующее лицо — в бежевой сутане, с медным треугольником-медальоном на цепочке поверх широкой груди.

— Духовенство, как по заказу, — довольно прокомментировал дед.

Фил не решился вставить слово, чтобы не испортить триумф старшему родственнику — уж больно лицо у того было счастливое.

Духовенство действительно не подвело и выдало жаркую проповедь на целых шесть минут — ровно до того момента, когда другие представители власти опомнились. На фоне горящей виселицы все смотрелось особенно эффектно — да и не нужны тут декорации, когда народ поражен в самые глубины души произошедшим, стоит на коленях и готов проникнуться чем угодно — только говори.

Опомнившись, главный стражник, как это принято в искусстве спора, все же перекричал церковника и вытеснил на край площадки. Еще три минуты он, староста, палач и двое помощников тушили виселицу. Еще минуту пытались найти замену веревке. В итоге стражник плюнул, обнажил меч и замахнулся на лесоруба — тот никуда и не собирался убегать, так и сидел себе, мотая головой — пытался выгнать гул, что набатом бил в ушах.

Еще одна вспышка ударила по глазам — на этот раз бело-розовые круги пошли и у Фила с Аркадией, о новом ударе их не предупредили.

Когда маги смогли проморгаться, со сцены исчез глава стражи, но добавился хорошо прожаренный, дымящийся кусок мяса и почерневшая полоска стали рядом. Через мгновение еще один удар молнии заставил людей прижаться к земле — на этот раз досталось старосте.

— Что два раза ходить? — ответил архимаг на вопрос в глазах внука.

Уже без конкуренции, духовник продолжил стихийный митинг о каре за несправедливый суд. Народ гудел одобрительно — мол, лесоруба все знают, не мог он. Что мешало добрым мирянам вступиться за односельчанина часом раньше — оставалось загадкой.

Дети затерли следы магической фигуры и без всяких препятствий пошли к сцене — где-то там должна быть их мама, она же — будущий мостик между двумя семьями: не особо нормальной архимагической и вполне нормальной — покалеченного лесоруба.

Мама нашлась рядом с заплаканной девушкой — обе прижимались друг к другу и самозабвенно рыдали, не обращая внимания на окружающих.

— Вечером? — кивнул на них Фил.

— Вечером, — ответил архимаг, прекрасно понимая, что в женскую истерику лучше не лезть.

— Рано мы пентаграмму стерли, — как-то грустно произнесла Аркадия.

Со стороны «замка» барона уже вовсю неслись конные. Десяток воинов выглядел грозной силой — копыта поднимали пыль огромным плащом позади них, блестел металл, гордо смотрели в небо острия слегка наклоненных вперед копей.

— Что хочу сказать — мы старались, — пожал плечами архимаг.

Всадники остановились возле эшафота, некоторое время прислушивались к речи пастыря, о чем-то между собой поругались, после чего вперед выступил один из них — самый представительный и, видимо, авторитетный — этого авторитета, свисающего впереди через пояс, у него было куда больше, чем у остальных.

— Любимый народ! — гаркнул он, выехав впереди сцены — люди благоразумно уступили ему дорогу. — Наш глубокоуважаемый, справедливый, мудрый, смелый, храбрый и великий барон, рассмотрев дело пристально, с присущей ему справедливостью, мудростью, сме… умом, повелевает! Не виновен! — гаркнул он последнюю фразу, как самую важную. — Барон велел оправдать! А виновные наказаны самими богами! Как вы все видели!

— Приятно-то как, — фыркнул архимаг.

— Всем веселиться в день чудесного знамения! — гаркнул всадник повторно.

Толпа ответила ему довольным ревом, словно для веселья нужна была команда свыше.

— Пастырь, ваш ждут в замке, — добавил он куда тише, чтобы услышали только храмовник и первые ряды.

Кавалькада тут же унеслась обратно, а вслед за ними засеменил довольный храмовник, вместе с двумя недовольными служками, тащившими далеко не легкие короба с ритуальными предметами для погребения — все равно ведь обратно их нести, но и оставаться тут нельзя.

— Нет, ну слишком хорошо получилось, перебор! — возмутился архимаг — Как это «оправдали»? Это что же, ему дом вернут? А наш план?

— Добрее надо быть, — покладисто заметила Аркадия, сияя улыбкой.

— Да я самый добрый человек на свете!

— Ты вчера человека убил, — тихо шепнул Фил.

— Ну и что? Я вчера, между прочим, другому человеку эту самую жизнь спас! — возмутился дед.

— Минус и плюс — в итоге ноль.