Кое-что особенное

– Не вижу в этом ничего прекрасного, – ответил Ларс и нахмурился. – Взять, например, мой случай. Или ваш, что еще хуже – я хотя бы приехал по доброй воле… Нет, я все-таки решительно поддерживаю сторонников запрета посещений и самых строгих мер. Простите, господин Фогг, но вы сейчас рассуждаете с позиции личного интереса, я же учитываю благо общества в целом.

– Рассказали бы вы об этом благе тем, кто здесь спасение от смертельных болезней ищет! – фыркнул Эмиль. – Или вот, к примеру, господин Йессен – полагаю, ему сейчас нет никакого дела до блага общества!

Я про себя добавила, что упомянутому господину даже до собственного дитя дела нет, и уж он-то явно не пример для подражания, но вслух, разумеется, этого говорить не стала.

– А что по поводу нас? – спросила, пристально глядя на Ларса. – Допустим, территорию вы закроете, с заражением начнете бороться, а что станет с жителями Сёлванда?

Косясь на меня с подозрением, он молчал. Возникла напряженная пауза, из тех, что в один миг сменяются яростным спором или даже ссорой. Эмиль не позволил ей затянуться и снисходительно проговорил, что Ларс еще молод и не в полной мере расстался с юношеской горячностью, но, к счастью, решения государственного масштаба принимаются более разумными господами.

– Осторожнее, Ларс, – добавил он. – Одно неверное слово – и в следующий раз Уна разобьет не вазу. И будет права.

– Я знаю о вашей странной привязанности к зараженным землям, не сказать, что любви, – произнес Ларс, обращаясь ко мне. – Но все никак не могу понять, почему…

– Не нужно, прошу, – перебила я. – Мы ведь с вами все уже обсудили. Лучше скажите, неужели и вправду власти готовятся пойти на крайние меры?

– Вряд ли. Слишком много высокопоставленных противников, – с видимым сожалением ответил он. – Поэтому и пишутся вот такие статейки – попытки вызвать в народе панику и волнения.

– И каковы успехи? – спросил Евгений. – Как я вижу, пока что народ не особенно поддается пропаганде.

– Не все сразу, – процедил Ларс сквозь зубы. – Впрочем, наша беседа порядком затянулась. К тому же, сюда идут Ханна и девочка. Почему бы не предложить им чаю? Уна, у вас наверняка есть какие-нибудь сладости…

Я предложила переместиться в холл, чтобы Фрида не подхватила простуду от сырости, и ушла первой – дать распоряжения на кухне. Когда я вернулась, мужчины пили бренди и обсуждали новости столицы, а Ханна пела малышке комические куплеты. Евгений то и дело посматривал на них, улыбаясь.

День прошел мирно и спокойно. Вопреки опасениям Ларса, Фрида действительно не доставляла ни малейших хлопот. Она либо безропотно играла роль живой куклы для Ханны, либо сидела в уголке, все так же глядя в пространство, либо отдыхала в своей комнате, тихая, как мышь.

Персонал предупредили, и все старались, чтобы ничто ее не волновало и не пугало. Девочка провела весь день в равнодушном покое, лишь улыбалась иногда неведомо чему. Но к вечеру возвратился ее отец, и идиллия закончилась.

Коротко поприветствовав нас, он сослался на усталость и сообщил, что ужинать они с Фридой будут у себя. Выглядел он и впрямь измученным, даже изможденным, будто весь день занимался тяжелым физическим трудом. Взял под руку дочь, пожелал нам приятного вечера и велел не беспокоить.

– Странный он все-таки, – проговорил Евгений, проводив господина Йессена задумчивым взглядом. – Конечно, не мне судить, как должен вести себя кто-либо в таком трудном положении, но все же… Словно он за что-то зол на нас.

– К слову, я бы хотела кое-что обсудить с вами касаемо новых гостей. Ханна, господа, не возражаете, если мы вас покинем на несколько минут?

Ханна попросила не опаздывать к ужину, чрезмерно увлекшись беседой. В глазах ее при этом играли лукавые огоньки. Неужели подумала, будто я просто ищу повод остаться с ним наедине? Моя симпатия к этому мужчине стала заметна окружающим?

– Мы расположимся в холле, или предпочтете говорить в вашем кабинете? – спросил тот, заставив мои щеки вспыхнуть.

– Зачем же в кабинете? Буквально несколько слов. Идемте.

Усевшись на диванах возле стойки портье, мы оказались достаточно далеко, чтобы разговор не донесся до посторонних ушей. Избегая подробностей, я объяснила, что господин Йессен – лицо высокопоставленное, о своем пребывании в Сёлванде распространяться не намерен и вряд ли одобрит, если он сам или его дочь попадут в объектив.

– Ах вот в чем причина! Тогда понятно, почему он сторонится нашего общества: из всей компании на равных с ним может говорить разве что господин Фогг. Или нет? – Видя, как я нахмурила брови, он замолчал и даже коснулся губ кончиками пальцев. – Простите, Уна. Обещаю, я изо всех сил постараюсь не доставлять вам лишних хлопот. Что касается снимков, я уничтожу их сразу после того, как увижу сам. Больше подобного не повторится.

– Благодарю за понимание, – ответила я, встретилась с ним глазами, да так и осталась смотреть, молча и растерянно.