Когда была война (СИ)

Никто не отреагировал на его слова. Люди-скелеты упорно продолжали набивать стержни порошком. И лишь позже Максим узнал: нормой для работника являлись тридцать карандашей в день. Невыполнение нормы влекло за собой наказание - смерть. И они, запуганные, измученные, уже просто не верили в своё спасение. Или же просто были не в силах уже что-либо сообразить из-за недостатка сил.

Мальчишка лет тринадцати, что сидел ближе ко входу, выронил стержень из тонких костлявых пальцев, и тот с глухим стуком упал на необструганную деревянную столешницу и скатился на пол. Никто не обратил на это никакого внимания. Несколько секунд мальчишка сидел прямо, смотря перед собой мутным расфокусированным взглядом, а потом неуклюже и медленно завалился на спину.

Максим успел подхватить его за плечи и ужаснулся. Он приготовился принять тяжесть, а паренёк оказался неожиданно лёгким - страшно лёгким, не больше десяти килограммов.

- Помогите! - Максим обернулся к замершим в дверях солдатам. - Найдите, куда его положить.

Те зашевелились, подхватили мальчишку из его рук. Кто-то расстелил на утоптанном земляном полу плащ-палатку, и его уложили туда. Максим попытался отцепить с ремня фляжку с водой, но ничего не выходило - руки заходились в мелкой противной дрожи. Он ругнулся сквозь зубы и яростно дёрнул фляжку. Крепление отлетело, и Максим сунул её в руки кого-то из солдат. Тот опустился рядом с мальчишкой на одно колено и приподнял ладонью его голову.

- Товарищ старший лейтенант, а он это... кажись, того. - Солдат недоумённо почесал затылок, аккуратно положил голову паренька обратно, растерянно отвинтил пробку, но тут же снова завинтил. - Не дышит, кажись...

Максим шагнул к нему.

- Кажись? Или не дышит?

- Не дышит, - покачал головой солдат и прижал к его шее большой палец. - Точно не дышит. И пульса вон нету совсем...

Один из заключённых поднял на них глаза. Максим успел поймать его затравленный, полный жуткого страха взгляд - и он снова уткнулся в стол, продолжая набивать стержень порошком. Солдат стащил пилотку, осторожно закрыл пареньку глаза и перекрестился. Остальные стояли молча, устремив на них взгляды.

Максим неслышно чертыхнулся. Он не знал, что делать, какой приказ отдавать. Чувства смешались в жуткую кашу: жалость, ужас, гнев, всё это переплелось в один тугой комок.

- Так, - подумав с секунду, сказал он. - Выводите отсюда людей. Всех накормить и напоить. И одежду им какую-нибудь дайте...

- Так это, товарищ старший лейтенант, - тот самый солдат поднялся на ноги и, одёрнув шинель, встал прямо перед ним, - нельзя их прямо щас кормить. Вы на них гляньте, худющие какие. Страх один. Уж точно давно не ели нормально. Накормим, так помрут ведь. Как этот... - Он скосил взгляд на мальчишку и опустил глаза в пол. - Уж кому, как не мне, знать-то. У нас половина деревни так, считай, и перемёрло...

Максим не ответил. Он пристально вглядывался в лицо мёртвого паренька. И без того худое, оно заострилось, посерело, став похожим на восковую маску. Запавшие выпуклые глаза обтягивали полупрозрачные веки, сквозь тонкую кожу просвечивались кости скул и челюсти. А ведь солдат прав - умрут даже от крошки хлеба.

- Тогда... - Он чуть поколебался. - Тогда оденьте и дайте по ложке каши. Понемногу, на раз укусить. Скажете, я распорядился.

- Так точно, - в разнобой ответили солдаты, а Максим резко развернулся и вышел прочь.

С неба сыпался мелкий колючий снег. Максим глубоко втянул носом промозглый воздух. Чёрт. Чёрт, чёрт... Он никак не мог понять, куда это они попали. Всё происходящее казалось сном, просто не укладывалось в голове - не могла реальность вдруг в один миг стать вот такой чудовищной. Мысли мелькали подобно кадрам киноленты, но ни одна из них не удерживалась в голове. Он не мог сообразить, что же делать дальше. Докладывать?.. Вывозить людей?.. Бросаться в погоню за оставившими фабрику немцами?..

Максим запустил пятерню в волосы. Ну и глупости же лезут в голову! Он смотрел, как солдаты выводят людей - с осторожностью, поддерживая за худые руки. Сапоги чавкали по раскисшей от снега и воды земле. Ещё некоторое время Максим стоял у двери, крутя в пальцах неприкуренную папиросу, а потом поплёлся прочь.

Через час они уже вернулись к лагерю. Белозёров куда-то подевался; кто-то из солдат доложил, что он всё ещё разговаривает с командирами. Кажется, вызывают танковую поддержку. Уже полностью рассвело. Зимнее солнце грело с неохотой, словно с какой-то тягучей пронзительной тоской, и то и дело скрывалось за облаками. "Не хочет смотреть на эту проклятую землю", - подумал Максим.

Его всё так же била мелкая, как от озноба дрожь. Он с силой, так, что ногти до боли впивались в ладони, сжимал кулаки в попытках унять её, но она никак не желала проходить. И он боялся - боялся вновь увидеть тех еле живых скелетов, что раньше были людьми.

А потом напряжение неожиданно спало, и Максим почувствовал, как расслабляются ноющие мышцы. Он присел на полусгнивший пенёк и устало, как старик, ссутулился.