Когда была война (СИ)

- Родом я оттудава, - хмуро пояснил он и как будто нехотя добавил: - Сын мой тоже там полёг. Однополчанин, видать, супружницы твоей был. А лучше б я там лежать остался...

Он отвернулся, но Максим успел заметить слезу, что выкатилась из-под дряблых сморщенных век и поползла по глубоким морщинам, которым было сплошь изборождено его худое лицо.

Старик открыл потёртую картонную папку, послюнил указательный палец и, перебрав бумажки, шлёпнул перед ним на стол тонкий прямоугольный листок.

- Вот.

- Спасибо, - пробормотал Максим, взял листок и нахлобучил на голову фуражку. Руки вдруг затряслись от волнения, и он вместе с листком спрятал их в карманы, чтобы скрыть дрожь.

Дверь с протяжным недовольным скрипом выпустила его в узкий безлюдный коридор. Сквозь высокие, заклеенный крест-накрест окна сочился свет закатного солнца и рыжими пятнами оседал на старый исцарапанный паркет. Максим медленно пошёл вперёд, сжимая в кулаке архивный листок и неосознанно стараясь ступать тише. Ему казалось, будто во всём мире вдруг наступила тишина, нарушать которую было кощунством.

Он боялся вытащить листок из кармана, боялся увидеть отпечатанное на машинке имя своей любимой и равнодушные строки сверху: "Выписка из книги донесений о безвозвратных потерях".

Безвозвратных... Больше всего Максима страшило именно это слово. Безвозвратных - и будто весь мир рухнул, в одночасье прекратив своё существование.

Он вышел на улицу и, полной грудью вдохнув воздух, на мгновение задержал его в лёгких, а потом решительно вытащил из кармана листок и развернул. "Извекова Полина Дмитриевна (Маршакова). Дата выбытия: 12.07.1943г. Причина выбытия: убита". Далее шли сухие данные: номер войсковой части и военно-полевой почты, место и дата рождения, место призыва, семейное положение, родственники. В глаза бросилась ещё одна строка: "Муж - Извеков Максим Андреевич".

Максим аккуратно сложил выписку и спрятал обратно в карман. Не муж. Уже не муж - вдовец.

Больше узнать что-то о Полине ему так и не удалось.

Танковая поддержка прибыла только к рассвету, когда небо на горизонте уже начало розоветь. Максим стоял у палатки и смотрел, как ровный утренний свет заливает лагерь: медленно ползёт по крышам деревянных бараков и кирпичных зданий, стекает на мёрзлую чёрную землю и разливается сиянием по заиндевелой прошлогодней траве. Острые шипы колючей проволоки кололи его, рвали на части. "Halt! Stoj!" - предупреждала его табличка на воротах. Но он всё равно упорно полз вперёд.

И только одна мысль крутилась в голове: почему же до сих пор никто не знал о существовании под Освенцимом лагеря? Почему он не был отмечен на картах?

Белозёров что-то говорил, отдавал солдатам приказы, но Максим едва ли понимал его. В ушах шумело. Он знал, чувствовал, что за воротами этого лагеря увидит ещё больший кошмар, чем на фабрике "Кохинор". Поэтому когда танк снёс решётку и они с Белозёровым ступили, наконец, на территорию лагеря, он поспешно, стараясь не смотреть по сторонам, пошёл вперёд - практически побежал. Белозёров едва поспевал за ним.

- Нужно проверить административные здания, - говорил он. - Наверняка, хоть какие-то документы да остались. Проверить нужно обязательно.

Максим кивнул.

- Потом лично доложу Завьялову о том, что найдём. Надеюсь, на этот раз он... хм... не пожлобит хотя бы "За отвагу"? Ну или "За боевые заслуги"?..

У Белозёрова явно было приподнятое настроение. Максим его радости не разделял - он вообще чувствовал себя измученным и разбитым. Поскорее бы это всё кончилось, а там гори оно синем пламенем...

- Папа! - раздался вдруг за спиной детский голос. - Папа, подожди!

Максим замер на мгновение, а потом порывисто обернулся и наткнулся на полный надежды взгляд больших детских глаз, что выделялись на бледном лице двумя тёмными кляксами. Прямо на него смотрела девочка лет семи - закутанная в продранное одеяло, худая и измождённая, она напоминала призрак. Растрескавшиеся губы подрагивали.

- Папа, - снова позвала она. - Папа, это я, Даша!..

Сердце захлестнуло жгучей ледяной волной. Максиму показалось, что он теряет сознание: звуки вдруг пропали, земля закачалась и ушла из-под ног, воздух стал настолько плотным, что вдохнуть никак не получалось. Горло сжало. Он будто сейчас услышал другие слова, сказанные таким родным и любимым голосом: "Если будет девочка, назовём её Даша"...

Он на ватных ногах подошёл к девочке и присел перед ней, обнял за талию. Она тут же прижалась головой к его плечу и всхлипнула.

- Ты ведь мой папа?..

"Да", - ответило сердце. Максим осторожно снял с неё полосатую лагерную шапку и бережно погладил по коротким светлым волосам. В одно мгновение он понял: да, он её папа. Он чувствовал, что перед ним их с Полиной дочь - пусть и не они её настоящие родители.

- Да, - твёрдо сказал он. - Я твой папа.

***