Когда была война (СИ)

Даша мирно спала у него на руках. Максим старался сидеть, не шевелясь, чтобы не побеспокоить её - ведь она, наверное, так давно нормально не спала. Дождь шуршал по черепичной крыше приземистого одноэтажного дома, в котором они с Белозёровым остановились на постой, и длинными струями стекал по высокому окну. Иногда Максим смотрел на них, ни о чём не думая. Впервые за долгое время в душе его наступил покой.

После того, как они вошли в городок Освенцим, прошло четыре дня. Их полк расквартировали по оставленным местными домам - заброшенным и пустым, но уставшим солдатам и такие были в радость, ведь они смогли хотя бы просто помыться и уснуть пусть и без матрасов, но на кроватях, а не на голой земле.

В город Максим вошёл с Дашей на руках. Она крепко обнимала его за шею и льнула к плечу, боясь отпустить хотя бы на секунду. Да и Максим не хотел её отпускать - а вдруг потеряется? Вера в то, что она и правда его дочь, крепла с каждой секундой, но откуда она взялась, он не знал. Просто словно вдруг кто-то свыше подсказал ему, шепнул на ухо, что вот он, твой так и не родившийся ребёнок. Вот она - твоя семья, которую ты потерял на этой войне.

Иногда Даша озиралась вокруг, заглядывала Максиму в глаза и улыбалась - так искренне, радостно и ласково, что щемило пронзительно сердце, а потом снова утыкалась носом в его шею. Максим прижимал её к себе и уверенно шагал вперёд.

Теперь они - семья. Отец и дочь.

Даша внезапно распахнула свои ясные карие глаза, потёрла их кулачками и тут же снова взяла Максима за руку. Он слегка сжал её маленькие тонкие пальцы в своих.

- Выспалась?

Она кивнула.

- Папа... а когда мы поедем домой?

- Скоро, малыш, - улыбнулся Максим. - Совсем скоро.

_________________________

*Работать! (нем.)

Русская волчица

1.

21 июля 1941 года.

Брестская крепость,

БССР.

Брестская крепость сопротивлялась долго. Настолько долго, что это вызывало удивление: на чём же держатся её защитники? Ни воды, ни электричества, ни связи с внешним миром в крепости давно уже не было - перед началом штурма там хорошо поработали немецкие диверсанты. Провианта и оружия, скорее всего, тоже не имелось, но на каждую атаку русские всё равно огрызались яростным огнём. Над крепостью клубился чёрный дым, обожжённые стены грозили вот-вот обрушиться.

Порой дело доходило до штыковых атак, в одной из которых погиб близкий друг Вальтера, Адельберт Вандт. Русский штык с хрустом вошёл ему прямо в горло, и он повалился на усеянную битым стеклом и кирпичами землю, зажимая рану ладонью. Вальтер уже ничего не мог сделать, хоть и пытался: друг буквально захлёбывался собственной кровью.

Самого же Вальтера ни разу даже не зацепило: ни штыком, ни пулей, и он был твёрдо уверен, что его бережёт маленькое деревянное распятие, что перед уходом на фронт ему подарила мама. Вальтер не знал, откуда взялась эта уверенность, но горячо молился, стиснув распятие с такой силой, что края креста больно впились в ладонь. Он не боялся русских, не боялся войны и всецело доверял фюреру, верил в благополучный исход блицкрига против СССР, но всё же ему хотелось вернуться в Кёнигсберг невредимым.

Сдалась крепость только через тридцать два дня, когда майора Гаврилова, последнего защитника, наконец-то удалось взять в плен. Вальтер смотрел, как из Холмских ворот выходят усталые и измотанные боями люди с поднятыми руками. Они смотрели прямо перед собой невидящими взглядами, грязная изорванная форма свисала клоками с худых тел. Некоторые шли босыми, многие были ранены. Они вереницей тянулись по деревянному мосту. Их было не больше двадцати человек; как же они умудрялись давать такой яростный отпор им, хорошо подготовленным, вооружённым до зубов солдатам? На чём продержались так долго?

Зелёный луг глядел на Вальтера разноцветными глазками полевых фиалок и ромашек. Солнце грузным огненным шаром нависло над горизонтом и раскидало свои мистически-красные лучи по разрушенной крепости, загорелось багряным отблеском в медленном, ленивом течении узкой речушки. По мосту вслед за пленными прогрохотали два мотоцикла и покатили по пыльной просёлочной дороге.

Вальтер почти ничего не чувствовал - лишь одну только тяжёлую усталость. Она нещадно давила на плечи и отдавалась монотонным гудением в ногах. Однако командование решило устроить в крепости пир, чтобы отметить успешное начало блицкрига, которое Вальтер таковым не считал. Русские должны были сдаться через день, максимум два, но не сдались вообще. Вальтер знал: их борьба продолжается и сейчас, когда никого из защитников крепости уже нет в живых. Чувствовал.

Пир продолжался до глубокой ночи. Пьяные солдаты слонялись по улицам разрушенной крепости и во всё горло распевали немецкие песни и военные марши. Вальтер практически засыпал за столом - сон сковывал мысли и настырно тащил в свою уютную тёмную пропасть. Стучали стаканы, бряцали солдатские котелки, кто-то хохотал во всё горло и палил в воздух из винтовки. Вальтер снова и снова вздрагивал и просыпался, пока кто-то не навалился на него сзади всем телом.