Когда была война (СИ)

Дождь стучал по соломенной крыше избушки, путался в густой изумрудной листве осин и лип и превращал протоптанную в траве тропку в жидкое месиво. Лиза, зябко ёжась, разожгла огонь в старой, местами проржавевшей буржуйке, накинула на плечи шаль и уселась на узкую скамейку. Монотонный стук дождевых капель рождал неведомую доселе, тягучую тоску в душе - сердце то судорожно сжималось, то начинало стремительно, громко стучать. Она невидящим взглядом смотрела в окно, на унылое серое небо. Правое плечо ныло от многочисленных отдач винтовочного приклада.

Из штабной палатки вышел Промахновский и побежал по раскисшей тропинке, кутаясь в брезентовый плащ защитного цвета. Следом показались двое конвойных и Бакарёв. Они затолкали его на заднее сиденье "Виллиса". Он послушно уселся, сложив на коленях скованные наручниками руки, и уставился себе под ноги. Водитель, мирно куривший у оружейного склада, бросил папиросу в грязь и притоптал носком сапога, когда из палатки показался особист - тот самый, что приехал "по бакарёвскую душу".

Особист о чём-то ещё говорил с Левашовым. Сапоги его по щиколотку увязли в грязи, в руках он держал тонкую картонную папку. Лизе уже доводилось видеть такие: с надписью "Дело ?" над несколькими чистыми строчками. Туда потом вписывали чьё-то имя, а сверху ставили красный штамп "совершенно секретно". Кто-то сказал ей однажды, что такие папочки в особом отделе НКВД имеются на абсолютно всех бойцов Красной Армии. Тогда Лиза не поверила, а сейчас, глядя на худощавого капитана с неприятным лицом и синей фуражкой на бритой голове, почему-то подумала, что всё возможно. Как знать, может быть, где-то в пыльных архивах лежит и папка с её именем...

Капитан широким шагом подошёл к "Виллису" и, забравшись на переднее сиденье, махнул рукой. Зафырчал мотор, и автомобиль поехал к просеке. Колёса вязли в густой грязи, автомобиль качало из стороны в сторону, и капитан крепко ухватился за край лобового стекла.

Лиза с мрачной тоской проводила "Виллис" взглядом, пока он не скрылся с глаз. Особист ей не понравился сразу, едва она только его увидела, но проговорить с ним пришлось больше двух часов. Он задавал много вопросов, пристально смотрел в глаза своим холодным колючим взглядом и чиркал что-то на листке новеньким длинным карандашом. Порой один и тот же вопрос он повторял несколько раз. Лизе приходилось снова и снова давать на него ответ, и, в конце концов, она стала чувствовать себя так, будто в предательстве родины обвиняли не Бакарёва, а её. К щекам прилила кровь, окрасив их в густой бордовый цвет, в висках жёстко запульсировало. Ей хотелось только одного - чтобы этот мучительный допрос, наконец, закончился, но капитан даже и не думал её отпускать. Напротив: начал вдруг расспрашивать о событиях, не имевших к операции и немцам никакого отношения.

Промахновский остановился у крылечка и, похлопав себя по карманам, вытащил смятую пачку папирос. Чиркнула спичка, и в воздух спиралькой взвился тонкий дымок. Он глубоко затянулся и присел на промокшую лавку. Деревья за окном шелестели мокрой листвой, дождь всё усиливался, но на горизонте уже показалась узкая полоса ясного неба.

Лиза вышла из избы и молча уселась рядом с сержантом. Тот искоса глянул на неё и вновь уставился себе под ноги, снова и снова затягиваясь папироской и щуря глаз от горького едкого дыма.

- Ты давно его знал, да? - тихо спросила Лиза и зябко передернула плечами, поплотнее запахнув шаль.

Промахновский поднял голову.

- Кого?

- Бакарёва.

Он кивнул. Мокрые прядки волос липли к его высокому белому лбу, а на щеках, будто слезы, замерли маленькие капельки. Пилотка промокла и потемнела.

- Давненько. В университет вместе поступали в сорок первом... в мае. - Он усмехнулся, покрутив в пальцах папиросу. - Я ему тогда с общежитием помог. У меня знакомый там комендантом работал. Подружились. А потом война грянула, и мы решили на фронт... Что с ним будет?

Лиза не ответила. Она потянулась к папиросе и мягко вытащила её из пальцев Промахновского.

- Скорее всего, к стенке поставят, - наконец сказала она, разглядывая тлеющий уголёк. - С предателями у нас не церемонятся.

- Жаль парня, в общем-то толковый он, - вздохнул Промахновский.

Лиза поднесла папиросу к губам и осторожно затянулась. Забористый крепкий дым разодрал горло и удушьем ворвался в лёгкие. Она закашлялась.

- Не курила никогда, что ли? - засмеялся парень.

Лиза помотала головой и вернулся ему папиросу.

- Никогда. Просто думала, что поможет.

- От чего поможет? Эта бяка только навредить может.

- Тогда зачем ты куришь? - улыбнулась Лиза.

Промахновский пожал плечами, опёрся локтями о свои колени и посмотрел на неё. В глазах мелькнуло что-то задорное, хитро-лукавое.

- А я думал, ты вредная. И неподступная. А ты, оказывается, вот даже нормально разговаривать умеешь.

Лиза невольно рассмеялась - с горечью, которая отразилась и в её всегда ясном взгляде. Смех прозвучал неискренне. Она прикрыла на секунду глаза, стёрла с лица дождевые капли и уставилась куда-то вдаль.