Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

Он сверкнул на меня злым, холодным взором через свой монокль и принялся тщательно изучать батареи. Он потратил две минуты на поиски, потом выпрямился.

— Я ничего не нашел, — сказал он зло.

— Томас-таможенник нашел. Он опережал нас уже на старте. Он знал, что он ищет. Он искал мощный радиопередатчик. Не ту безделушку, что мы поставили в рулевой рубке. Он искал ту нагрузку, для которой были предназначены все эти батареи. Он искал следы от винтовых клемм или мощных подпружиненных "крокодилов", какими присоединяют передатчик большой мощности.

Дядюшка Артур выругался и снова склонился над батареями. На этот раз ему хватило десяти секунд.

— Вы сделали правильный вывод, Калверт. — Его глаза были все еще злыми, но уже не так сверкали на меня.

— Неудивительно, что они точно знали, чем я займусь сегодня, — сказал я в ярости. — Неудивительно, что они знали, когда Ханслетт останется один, когда я появлюсь на той косе вечером. Все, что им требовалось, — это подтверждение по радио от кого-то в Лох-Гуроне, что Калверт вертится там, после чего они, естественно, решили сбить вертолет. Все их фокусы с поломками передатчиков были нужны, чтобы убедить нас в том, что только у нас остался передатчик. О боже, насколько же надо быть слепыми!

— Я полагаю, что теперь-то вы прозрели, — холодно сказал дядюшка Артур.

— В тот вечер мы с Ханслеттом отправились выпить на "Шангри-Ла". Я говорил вам, что после мы догадались, что здесь побывали гости. Тогда мы не поняли зачем. О боже!

— Вы уже доказали, что на вашем месте я тоже ничего не понял бы насчет батарей. Нет никакой необходимости повторять…

— Дайте мне закончить, — прервал я его. Дядюшка Артур не любит, когда его прерывают, но сейчас, в нынешнем моем состоянии, мне было на это наплевать. — Они спустилась в машинное отделение. Они знали, что там есть передатчик. Они осмотрели головку блока цилиндров двигателя по правому борту. Четыре настоящих болта, остальные фальшивые — на краске их головок ни единой царапины от ключа. На головках всех болтов левого двигателя  краска почти вся содрана. Они сняли фальшивую крышку правого двигателя и подключили к выходу передатчика свой — миниатюрный, совсем незаметный. И с тех пор они слышали каждое наше слово. Они прекрасно понимали, что им выгоднее оставить нам с Ханслеттом этот канал для связи с вами, чтобы точно знать наши планы, чем заставлять нас искать какие-то другие, неведомые им пути связи.

— Но почему… почему тогда они сами лишили себя этого преимущества таким… таким образом? — Он указал на пустой корпус дизеля.

— Это не было больше преимуществом, — сказал я устало. — Когда Ханслетт умер, а Калверт, как они считали, был мертв… Им уже были не нужны никакие преимущества.

— Конечно, конечно… О боже, ну и каша заварилась… — Он снял монокль, протер глаз сгибом пальца. — Теперь я понимаю смысл вашего замечания тогда, в салоне… — что нам придется рассчитывать только на себя. Они не знают, что нам известно, но они прикинут, стоит ли рисковать, если на карту поставлено семнадцать миллионов фунтов стерлингов. Они постараются заставить нас замолчать.

— Да, для них это единственное решение, — согласился я. — И нам нужно делать ноги. Слишком мы здесь задержались. В движении мы будем в большей безопасности. Не выпускайте люгер из рук, сэр. Для начала доставим Ханслетта и нашего приятеля из кормовой каюты на берег.

— Да-да, мы должны доставить их на берег.

Поднять якорь при помощи электрической лебедки вроде простое дело. Но стоит неосторожно подставить рукав прорезиненной куртки или штанину, как их затянет между цепью и барабаном, и вы лишитесь руки или ноги прежде, чем успеете крикнуть или дотянуться до рубильника. Работать на скользкой мокрой палубе вдвойне опасно. Но проделывать это на скользкой мокрой палубе, в полной темноте, под сильным дождем, когда судно раскачивается на волнах, да еще с отключенным храповиком и накрыв лебедку брезентом… Не стоит и говорить, насколько опаснее. И все же это было не опаснее, чем привлечь внимание наших друзей с "Шангри-Ла".

Может, оттого, что я был поглощен тяжелой работой, может, из-за металлического лязга якорной цепи, но я не так быстро, как обычно, уловил посторонний звук. Дважды мне почудился женский голос вдалеке, и оба раза я счел, что слышу крики пирующих с одной из маленьких яхт, что стояли в заливе. Только компьютер мог бы подсчитать, сколько галлонов джина выпивается на всех британских якорных стоянках после захода солнца. Но потом я услышал голос снова, на этот раз ближе. Самый отчаянный крик, какой услышишь во время этих вечеринок, — это когда прольют джин; в этом же крике звучало неподдельное отчаяние. Я выключил лебедку, и на судне наступила тишина.

Сам не знаю, каким образом у меня в руке оказался "Лилипут".

— Помогите! — Голос звучал тихо, но отчаянно. — Ради бога, помогите.