Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

— Я видела этого человека, сэр Артур. Я видела, как пули пробили его лицо. Мистер Калверт — он должен был арестовать его, вытащить его из воды, и передать в руки полиции. Но он не стал делать этого. Он убил его. И второго тоже. Не спеша, преднамеренно. Почему, почему, почему?

— Здесь не возникает вопроса "почему?", моя дорогая Шарлотта. — Дядюшка Артур говорил почти раздраженно. — Здесь не требуются оправдания. Если бы Калверт не убил их, они убили бы нас. Они приплыли для того, чтобы убить нас. Вы же сами нас предупредили. Чувствуете ли вы угрызения совести, убивая ядовитую змею? Эти люди ничем не лучше. А что касается их ареста… — Дядюшка Артур сделал короткую паузу — может быть, для того, чтобы скрыть усмешку, а может, чтобы поточнее припомнить заключительную часть проповеди, которую я прочел ему сегодня вечером. — В этой игре нет промежуточных стадий. Убивай или будешь убит. Эти люди смертельно опасны, их не следует предупреждать… — Добрый, старый дядюшка Артур, он запомнил практически всю проповедь, слово в слово… Она посмотрела на него долгим взглядом, лицо ее было непроницаемо. Потом повернулась, посмотрела на меня и ушла из рубки.

— Вы теперь такой же плохой, как и я, — сказал я дядюшке Артуру.

Она появилась снова ровно в полночь. И опять зажгла свет. Ее волосы были аккуратно уложены, лицо уже не казалось изможденным, а одета она была в одно из тех платьев, что так удачно скрывают излишнюю полноту. По тому, как она держала плечи, мне стадо ясно, что у нее болит спина. Она попыталась улыбнуться, но ответа не дождалась. Я сказал:

— Полчаса назад, огибая мыс Каррара, я чуть было не снес маяк, черт бы его побрал. Теперь я надеюсь, что мы движемся севернее Даб-Сгейра, но вполне возможно, мы врежемся прямо в середину острова. Здесь темно, как в угольной шахте глубиной в милю, туман сгущается, у меня небогатый опыт плавания в этих водах, и если у нас есть какая-нибудь надежда уцелеть, то она целиком зависит от остроты моего ночного зрения. Мои глаза так медленно, с таким трудом за последний час приспособились видеть в темноте, а вы им вредите. Да выключите вы этот чертов свет!

— Простите. — Свет погас. — Я не подумала…

— И остальные огни тоже не зажигайте. Даже в вашей каюте!

— Простите меня. —  повторила она. —  И за прошлое простите. За этим я и пришла. Чтобы сказать вам это. Простите за то, что я так резко говорила и ушла. Я не имею права судить других потому что ничего в этом не понимаю. Но я была так, так потрясена… Видеть, как два человека убиты подобным образом, нет, не убиты — убийство всегда совершается в запале, со злостью, — видеть, как два человека казнены таким образом, потому что надо убить их, чтобы не убили нас, как сказал сэр Артур… И после этого видеть человека, который сделал это и даже не беспокоится… Ее голос внезапно сорвался.

— Могу подбросить вам еще факты, моя дорогая, — сказал дядюшка Артур. Три человека, а не два. Он убил еще одного до того, как вы появились на борту. У него не было выбора. Но ни один разумный человек не назовет Филипа Калверта убийцей. Да, он не может беспокоиться из-за того, что произошло — иначе он лишился бы разума от всех этих переживаний. Но он беспокоится о многом другом. И делает это не за деньги. Он получает мизерное жалованье для человека таких способностей… — Я мысленно отметил про себя, что напомню ему об этом, когда мы окажемся наедине. — Он делает это не в состоянии аффекта и не из любви к риску. Человек, отдающий свободное время музыке, астрономии и философии, не может быть любителем дешевого риска. Но он беспокоится. Он обеспокоен столкновением права и бесправия, добра к зла, и когда преимущество зла становится слишком большим, он не колеблясь вмешивается, чтобы восстановить справедливость. И может, это делает его чем-то выше нас с вами, дорогая Шарлотта.

— Это еще не все, — сказал я. — Я также широко известен своей любовью к маленьким детям.

— Простите, Калверт, — сказал дядюшка Артур. —  Я надеюсь, вы не усмотрели здесь никакой обиды, и я не хотел, смутить вас. Но если Шарлотта считает необходимым прийти и извиниться, то я считаю необходимым внести полную ясность.

— Но Шарлотта пришла сюда не только за этим, — едко сказал я. — По крайней мере, это не главное для нее. Она поднялась к вам, чтобы удовлетворить женское любопытство. Она хочет знать, куда мы направляемся.

— Как вы полагаете, можно мне закурить? — спросила она.

— Только не чиркайте спичкой у меня перед глазами.

Она закурила сигарету и сказала: