Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)

Тропинка от пристани до плато наверху была крутой и осыпающейся, к тому же никто не позаботился снабдить ее перилами. А я вдобавок был тяжело нагружен. Фонарь, пистолет и моток каната — я не собирался подобно герою боевиков Дугласу Фербенксу взбираться на бастионы замка Даб-Сгейр, но мой опыт подсказывал, что канат не будет лишним во время увеселительной прогулки по острову с обрывистыми берегами. И кроме этих мелочей я нес нелегкое бремя моих лет, так что я еле дышал, когда выбрался наконец на вершину. Я повернул не к замку, а на север, вдоль поросшей травой полосы. Полосы, с которой взлетал на своем "Бичкрафте" старший сын лорда Кирксайда в тот день, когда он разбился вместе со своим будущим родственником; полосы, над которой каких-нибудь двенадцать часов назад пролетали мы с Вильсоном после разговора с лордом Кирксайдом и его дочерью; полосы, в самом конце которой я надеялся найти то, что ищу, но не был уверен, что найду. Не был уверен тогда. Теперь я был уверен.

Полоса была ровной, без ям и бугров, так близко к замку фонарь включать было нельзя, поэтому я шел на ощупь.

Я не знал, как далеко обрывистый край утеса, и не собирался проверять это с риском для жизни. Я выудил из кармана куртки "светлячок", маленький фонарик-карандаш. Включил его, но его свет был настолько слаб, что не было видно даже находящееся под ногами. Я встал на четвереньки и пополз, освещая путь "светлячком". Я достиг края через пять минут и сразу же обнаружил то, что искал. Глубокую борозду на кромке утеса. Это был след, оставленный самолетом "Бичкрафт". При нормальном взлете этого следа бы не было. Они запустили моторы, дали полный газ и выбили подпорки. Не набрав достаточной скорости, чтобы подняться в воздух, самолет без единого человека на борту перевалил через кромку утеса и упал, создав при падении эту канаву хвостовой частью фюзеляжа. Это подтвердило мои предположения — это и еще дыра в обшивке шлюпки Оксфордской экспедиции, и еще круги под синими глазами Сьюзан Кирксайд. Картина произошедшего сложилась окончательно.

Мне повезло, что я подошел к замку именно в этом месте если бы я подошел с другой стороны, с подветренной, я бы ни за что не уловил запах табачного дыма. Очень слабый запах, ничего похожего на вонючие сигары дядюшки Артура, и уж совсем слабенький по сравнению с карманным арсеналом отравляющих веществ Тима Хатчинсона, но тем не менее это был табачный дым. Кто-то у ворот курил сигарету. Общеизвестно правило, что на посту нельзя курить. С этим я полностью согласен. Я взял пистолет за ствол и стал осторожно красться вперед. Часовой стоял, прислонившись к воротам, силуэт его был виден плохо из-за тумана, но огонек сигареты был великолепным ориентиром. Я подождал, пока он сунет сигарету в рот третий раз, и в тот момент, когда она ярко разгорелась, почти ослепив часового, шагнул вперед и ударил рукояткой пистолета в то место, где должен был находиться его затылок. Он стал валиться назад, я подхватил его, и тут что-то больно ткнуло меня в ребро. Штык, и что характерно — очень острый штык. Штык был примкнут к винтовке "Ли-Энфилд 303". Весьма воинственно. Это уже не похоже на обычную предосторожность. Наши друзья забеспокоились всерьез, а я понятия не имел как разузнать, что им известно и что они предполагают. Время теперь работает против них так же, как и против меня. Через два часа рассвет.

Я взял винтовку и осторожно двинулся к кромке утеса, прощупывая штыком землю перед собой. Когда у вас в руках винтовка со штыком, у вас в запасе лишних полтора метра до края, за которым начинается вечность. Я нашел этот край и сделал прикладом возле самого края отпечатки, так как будто кто-то здесь топтался, опираясь на винтовку. Затем я бросил винтовку на землю. На рассвете при смене караула, надеюсь, они придут к тому выводу, какой мне нужен.

Удар был не так силен, как мне показалось, часовой уже шевелился и слабо стонал, когда я вернулся. Это было к лучшему, не придется тащить его на себе, а я был не настолько в форме, чтобы таскать на себе кого-то. Я затолкал ему в рот носовой платок, и стоны прекратились. Это опасный метод, я знаю — пленник с простудой или разбитым носом через четыре минуты умирает от удушья. Но у меня не было времени изучать его носоглотку, тем более, что речь шла о выборе между его жизнью и моей.

Он поднялся на ноги через две минуты. Он не пытался убежать или оказать сопротивление, потому что в тому времени ноги у него были спутаны, руки крепко связаны за спиной, а дуло пистолета приставлено к шее. Я велел ему идти, и он пошел. Через двести метров, там, где тропа пошла под уклон к пирсу, я заставил его отойти в сторону, связал вместе запястья и лодыжки и оставил в таком положении.