Когда сорваны маски

Вокруг не было ни души. Никто не встречал меня у огромной парадной двери.

Я поднялся еще на две ступеньки. Ни звонка, ни кольца, которым можно было бы постучать, заявив о своем прибытии, не просматривалось. Потом где-то рядом затарахтел мотор. Я спустился с лестницы. И в самом деле, со стороны леса во двор въезжал трактор. Я поднял руку, приветствуя мужчину за рулем. Он остановился, открыл дверку и вопросительно уставился на меня.

– Мне нужен Бьёркенстам, – объяснил я. – Он дома?

– Shwedisch no… English? German? – растерянно пожал плечами мужчина.

– Björkenstam, ist er hier?[19] – повторил я.

– Boss da drüben[20]. – Мужчина показал в направлении заднего двора.

Туда вела тропинка, до того ухоженная и выметенная, что мне стало не по себе. По ее сторонам росли деревья. Через сотню метров начинался сад, где я и увидел Эдварда Бьёркенстама. Он стоял возле огромной кучи сучьев и хвороста, рядом с двумя другими мужчинами в темно-зеленых комбинезонах.

На Бьёркенстаме была белая рубаха и брюки цвета хаки. Из-под широкополой коричневой шляпы выбивались седые волосы. Приблизившись, я разглядел на его ногах массивные ботинки. Бьёркенстам держал в руках канистру и, похоже, намеревался устроить большой костер.

Один из мужчин прокричал что-то, показывая в мою сторону, но Бьёркенстам даже не повернулся. Он либо не слышал мужчину, либо считал ниже своего достоинства расточать на меня свое драгоценное внимание. Я подозреваю второе. Люди такого сорта всегда относились ко мне предвзято.

– Я слышал, костры этим летом разводить запретили, – неуверенно заметил я.

Я выбрал не самое удачное приветствие – неудивительно, что Бьёркенстам на него не отреагировал.

Он передал канистру мужчине, который только что показывал на меня, достал из кармана коробок и чиркнул спичкой.

Хворост моментально вспыхнул, сучья весело затрещали, и фигуру хозяина заволокло дымом. Отсвет пламени играл на его лице, и мне показалось, что Бьёркенстам улыбается. Стало жарко, и я отступил на несколько шагов от костра, но Бьёркенстам остался на месте.

Наконец он повернулся ко мне:

– Ну и какого черта тебе от меня нужно?

– Меня зовут Харри Свенссон, – представился я. – Я журналист.

– Я не вожусь с газетчиками. – Бьёркенстам ухмыльнулся в сторону своих помощников, и один из них захохотал, хотя, по-видимому, не понял шутки хозяина.

– Я и не предлагаю вам со мной водиться, – отозвался я. – Просто прошу вас ответить на несколько вопросов.

– С какой стати я должен на них отвечать?

– Видите ли, как мне кажется…

– Тебе вообще слишком много кажется, как я погляжу.

Тут я почувствовал, что теряю самообладание: он действительно вывел меня из себя. Бьёркенстам же, что-то крикнув по-немецки своему окружению, развернулся в сторону дома. Он шагал широко, как и тогда, на пляже, задрав подбородок к небу и приоткрыв рот. Я вприпрыжку побежал за ним. Мужчины в комбинезонах остались у костра.

– Видите ли, я расследую одно дело…

– Мне это неинтересно.

– Речь идет о плантациях марихуаны в лесу…

Бьёркенстам остановился и посмотрел мне в глаза. Он был почти одного роста со мной. Сын унаследовал его стать и черты, хотя и проявлял бóльшую склонность к полноте.

– Я слышал, вам есть что рассказать об этом.

Я лебезил перед ним и ненавидел себя за это. Но мне нужно было разговорить его, по крайней мере удержать здесь любой ценой. Хозяин развернулся и, не говоря ни слова, продолжил путь к дому. У подъезда он ткнул пальцем в мой автомобиль:

– Это твой?

– Да.

– Тогда садись, и чтоб духу твоего здесь не было! Или я позову полицию.

– Возможно, это следовало бы сделать мне. Я имею в виду костер на участке.

– Это тебя не касается. Я занимаюсь чем хочу в своих собственных владениях.

Я удивился, как естественно и в то же время весомо прозвучало у него слово «владения». Как будто он один понимал, что это такое.

– Известно, чем вы занимаетесь. Выращиваете травку, не так ли? Все видели фотографии в сегодняшней газете.

– Убирайся ко всем чертям! – Он еще раз показал в сторону машины.

В этот момент парадная дверь распахнулась, и на пороге появилась Вивека Бьёркенстам. Когда же из-за ее спины выскочил джек-расселл-терьер и с радостным лаем устремился ко мне, я окончательно признал в этой женщине ту, что имела обыкновение прогуливаться по утрам в окрестностях Сольвикена. Год назад она застала нас с Бодиль на пляже голыми. Вероятно, поэтому песик так разволновался. Воспоминания о голой Бодиль кого угодно заставят залаять от счастья.

Я присел на корточки.

Собака завиляла хвостом, понюхала и лизнула мою руку.

– Оставь пса в покое! – приказал мне Бьёркенстам.

– Но он сам прибежал ко мне, – оправдывался я, поднимаясь.

– Кто это? – Вивека кивнула на меня.

– Журналист, – пробурчал Бьёркенстам. – Сейчас он уберется отсюда, не волнуйся.

– Отто, ко мне! – позвала фру Бьёркенстам и хлопнула в ладоши.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это относилось к собаке. Никогда не понимал привычки давать животным человеческие имена.

Но Отто ее не слышал.