Когда ты вернешься ко мне

– Двадцать девятого.

– Да ладно? Високосный год.

Холден кивнул.

– Три года из четырех моего дня рождения не существует. – Он бросил на меня многозначительный взгляд. – Вот и думай, что хочешь.

– Мне кажется, это даже круто.

– Думаю, что это Вселенная пытается исправить космическую ошибку. – Он понизил голос. – Бог свидетель, мои родители согласились бы.

Я хотел спросить, что он имел в виду, но Холден ткнул пальцем в ультрасовременную звуковую систему рядом с мини-баром. Пространство заполнила песня Cage the Elephant «Night Running», но вместо того, чтобы вернуться во внутренний дворик, Холден поманил меня в темноту дома.

– Что… – Я прочистил горло. – Что ты делаешь?

– Пора на разведку.

– Включи хотя бы свет.

– Никакого света, – отказался он со озорной ухмылкой. – В темноте всегда веселее.

Мы медленно пробирались мимо стульев и диванов, освещенные только лунным светом из огромных окон.

Я задел край стола, и Холден покосился на меня через плечо.

– Постарайся ничего не сносить по привычке.

Я ухмыльнулся.

– Я квотербек. Моя задача бросать.

Мы прошли через парадную гостиную и столовую и вошли в игровую комнату с бильярдным столом. Полдюжины шаров после заброшенной игры все еще лежали на зеленом фетре.

– К тому же, – сказал я, – если выброшу вазу из окна, разве ты ее не заменишь, как сделал это со столом у Блейлока?

Холден допил коктейль и поставил пустой бокал на книжную полку.

– Это оскорбляет ваши благородные чувства?

– Нет. Просто не люблю разбрасываться вещами.

– А я люблю. – Он взял кий и наклонился над столом, чтобы прицелиться. Из скрытых динамиков доносилась песня о тайнах и демонах.

– Зачем? – поинтересовался я. – Потому что у тебя их так много?

– Ага, и еще потому, что это деньги моих родителей, пока я не окончу школу. Когда они станут моими, я буду заботиться о них лучше.

– А их можно тратить, потому что?..

– Потому что пошли они к черту.

Он плавно, но сильно ударил по белому шару. Стук

шаров нарушил относительную тишину. Шары срикошетили от бортиков и два упали в лузы.

– Они больше заботятся о деньгах, чем о моем счастье, – продолжил Холден, выражение его идеального лица было жестоким и холодным. – Я трачу их как можно больше и быстрее, но остаток все равно внушительный.

Он аккуратно забил еще один шар и протянул мне бильярдный кий. Я отмахнулся.

– Не фанат этой игры? – поинтересовался он.

– Не хочу оставлять отпечатки пальцев.

Холден усмехнулся, а я был рад увидеть, что часть гнева его покинула, когда мы вышли из игровой комнаты.

– Когда ты сказал, что остаток всегда больше, ты имеешь в виду… миллионы? – спросил я, чувствуя небольшое смущение, но пиво ослабило мои рамки приличий.

– Миллиарды. – Холден заглянул в гостевую ванную и бельевой шкаф, а затем начал подниматься по лестнице. – Семья Пэриш – последняя из старых династий богачей, таких как Вандербильты или Рокфеллеры. Ты когда-нибудь смотрел «Титаник»?

– Конечно.

– Мои родители – это те придурки из первого класса, которые сидели в спасательных шлюпках, пока люди третьего класса замерзали до смерти в ледяной воде. – Холден на мгновение задумался, а затем покачал головой и продолжил путь. – Они уже родились старыми. Я уверен, что они и трахались всего один раз, чтобы создать того, кому можно передать свое наследие, – меня. Что просто смешно. Даже если бы со мной не вышло такого сокрушительного провала, наследия все равно никакого нет. Они не строят и не создают ничего полезного. Они ничего не делают, только сидят и получают деньги.

– Погоди, в смысле сокрушительного провала?

Холден остановился на верхней площадке лестницы.

– Они тоже думали, что натурал – моя установка по умолчанию. – В темноте повисло мгновение сочувственного молчания. Понимания, которое быстро накалило атмосферу между нами. На безумную секунду у меня возникло видение, как он хватает меня, или, возможно, я его хватаю, и наши рты сталкиваются в поцелуе… я моргнул и стряхнул наваждение. Господи…

Зеленые глаза Холдена блеснули в темноте, как будто в них отразились те же мысли, а затем он оторвал взгляд и продолжил свой путь по коридору.

Я последовал за ним в спальню, которая принадлежала маленькому мальчику, с кроватью в форме гоночной машины, игровой приставкой и телевизором с плоским экраном. Холден принялся играться с моделью самолета, стоявшей на детском комоде, как будто это была реликвия из чужого и не понятного ему мира.

– С самого начала было ясно, что я не собираюсь остепеняться и жениться на милой девушке, чтобы продолжить наш род. Я был тасманским дьяволом, родившимся на стекольной фабрике. Они пытались сделать все, чтобы «вылечить» меня, посылали к психиатрам, в исправительную школу… Угрожали отречься от меня, но я никогда не относился к их словам серьезно. А потом они пришли в отчаяние.

– В смысле? – спросил я, не уверенный, что хочу услышать ответ.

– Они отправили меня на конверсионную терапию на Аляску, на шесть месяцев, – произнес он на одном дыхании.

– Конверсионная терапия, – пробормотал я, чувствуя тошноту. – Это дерьмо еще существует?