Когда уходит земной полубог

   — Верно порешил, государь. — Из полусумрака застенка выступил Пётр Андреевич Толстой, — На моей памяти все султаны в Стамбуле с молодцами, пробравшимися в гарем, так поступали. А неверных жёнок — в мешок да в воду.

   — У нас и свой способ есть! — заступился Скорняков-Писарев за домостроевское правосудие. — Неверную жёнку по шею в землю закапывают и все ей в глаза плюют!

И здесь гномик ахнул — могучая царская длань так сдавила шею, что у него глаза на лоб повылезли.

   — Ты что зарываешься не по чину?! Царской фамилии в глаза плевать вздумал?! — заревел царь.

   — Государь, смилостивись! Это я так, по глупости! — прохрипел Скорняков-Писарев.

   — То-то, дурак! — Пётр отпустил шею своего инквизитора. И приказал: — Перевести Дуньку для исправления её норова в Староладожский монастырь, там строго! — И с порога бросил Толстому: — А ты, плешивый, тоже, болтай да думай! — И бухнул тяжёлой дверью.

   — Всегда так! — сокрушённо развёл руками Пётр Андреевич. — Близ царя — близ смерти! — И стукнул по спине закашлявшегося от великого испуга Скорнякова-Писарева.

Александра Кикина допрашивал в Петербурге светлейший. Ещё когда Кикин заведовал Адмиралтейством, у него вышла ссора с Александром Даниловичем из-за корабельных подрядов. Кикин не захотел уступить сказочно богатый подряд Меншикову, взяв уже великую взятку от Шафирова.

Саму ссору Александр Данилович мог и забыть, но вот упущенный подряд простить никак не мог.

   — Ну что, Сашок, помнишь те корабельные деньги? — Меншиков прямо начал допрос с упоминания о той давней обиде.

Кикин, конечно, о ссоре со светлейшим помнил и сразу же повинился в тайной надежде: а может, вся его известная вина токмо в той шафировской взятке. Но надежда не сбылась. Уже на первом же допросе Меншиков, как бы между прочим, осведомился: о чём это Кикин договаривался с царевичем во время дорожной встречи в Митаве?

Кикин побелел. «Всё! — подумал он. — Обо всём они ведают». А ведь о той митавской встрече, кроме него и царевича, никто не знал. Значит, когда там, в кремлёвских палатах, царь беседовал с сыном, Алексей выдал всех своих друзей и конфидентов. Но и на петербургском розыске, и в Москве, куда он был доставлен по царскому указу, Кикин упорствовал и ничего не сказал о своих венских переговорах.

Пётр захотел сам побеседовать со своим бывшим любимцем, как-никак, а ведь вместе с ним на Плещеевом озере первые корабли спускал на воду.

   — А помнишь, Александр, Плещееве озеро? — Пётр допрашивал Кикина с лаской, его усадили за стол, дали водки. Кикин выпил с обычным своим гонором, лихо. Ответил:

   — Конечно, государь, как не помнить первые корабли?

   — Отчего же ты супротив меня тогда пошёл? — удивился Пётр.

Кикин вдруг сказал с откровенной простотой!

«Да душно рядом с тобой, государь! А душа — она воли просит!

   — Ах, воли тебе захотелось! А может, за взятки свои и лихоимство отвечать передо мной не хочешь! — И Пётр подал мрачный знак Скорнякову-Писареву. — Колесовать!

В марте, при немалом стечении московского люда, Кикин был колесован, а Степан Глебов посажен на кол. Как и Кикин, отважный майор никакого покаяния царю перед казнью не принёс. Толпа взирала на страшные мучения молодца молча, не смеясь, по своему всегдашнему обыкновению, над осуждённым. Турецкая казнь пришлась московскому люду явно не по душе, о чём князь кесарь Ромодановский со свойственной ему прямотой и сообщил царю. Глебова ночью тайно сняли с кола и перед смертью исповедовали и сподобили Святых Тайн. Потом отрубили голову.

На том малый московский розыск и закончился. Царь отправился в Санкт-Петербург. Туда же приказано было доставить и Алексея. Петербургский большой розыск был ещё впереди.

МАРТОВСКИЕ КОШКИ

Марта Самуиловна Скавронская сладко потянулась в широкой мягкой постели. За окном плыл густой петербургский туман, хорошо, что хозяин всё ещё пребывал в Москве и можно было нежиться до полудня. Роскошную кровать она заказала ещё в прошлом году, когда путешествовала с Петром по Голландии. Сколочена кроватка добрыми мастерами из бразильского древа мегагения, и шёл от той мегагении ароматный и бодрящий запах. Красавчик Виллим Монс на днях сказал ей, что мегагения произрастает в джунглях на берегах реки Амазонки. Марта, само собой, не ведала, где находится страна Бразилия и река Амазонка, — наукам-то не учена, да и зачем наука, коль верные слуги есть?! Дерни сейчас за позолоченный шнурок — тотчас явится верная камер-фрау Лизка Маменс и поведает все петербургские сплетни. С Лизкой она любила поболтать по-немецки как лифляндка с лифляндкой. Но звать её сейчас не хотелось — можно было помечтать сладко, свернувшись клубочком, Мартой-кошечкой. Подумать только! Марта-кошечка ныне царица Екатерина! Правда, только венчанная, ещё не коронованная. Ну да за этим теперь, когда Алёшку устранили и наследником стал её сыночек-шишечка Пётр Петрович, дело не станет, дай срок!

А за окном такой густой туман, что и в полдень все кошки серы. И так сладко в тёплой постели!