Когда выходит отшельник

– Потом пузырек налетел на одну фразу Ирен, когда я позвонил ей вскоре после этого, в то же утро, когда мы обыскали дом Торая. Я позвонил ей, чтобы узнать, не выходила ли Луиза той ночью из дому. Ты помнишь, я сказал тебе, что моя уверенность пошатнулась, что здесь что-то не так. Все правильно, Луи. Ирен уже знала, что укусов было два. А как же иначе? Ведь она сама это сделала. Она мне сообщила, что информация уже появилась на форумах, и это правда. Как и Ретанкур, она добавила, что убийца укокошил “их всех”, причем никто не знает как, и от этого зло берет. Я не прореагировал. Слишком я привык к ее болтовне, слишком ей доверял. Если кто-то меня и сумел обмануть, так это она, причем мастерски. Я ею восхищаюсь.

– Не прореагировал на что?

– Ты устал, но главное, ты тоже ей доверял, как и я. Ты тоже ее полюбил, как и я. Но скажи мне, Луи, откуда Ирен могла знать, что убийца завалил “их всех”? Я никогда не говорил ей, что в банде было девять человек плюс Клод Ландрие. Всего десять приговоренных. Откуда она могла узнать, что после того, как Торай и Ламбертен были укушены, больше некого стало убивать? Она должна была сказать: “Он укокошил еще двоих”, а не “укокошил их всех”.

– Да, примерно так. Ты разуверился в виновности Луизы.

– Именно в тот момент, сам того не понимая. Но только сегодня вечером, после того как пузырек газа – а это, Луи, был увесистый пузырек – взорвался, указав мне на Ирен, я вновь услышал фразу, которую она сказала мне по телефону, когда я сидел на земле в том дворе в Лединьяне. “Укокошил их всех”. Она пришла к финишу. Эти слова сами по себе уже служат доказательством ее вины. И они – ее единственный промах.

– Промах – это на нее не похоже.

– Но она была поглощена своей ролью, которую играла мастерски с самого начала. Роль моей невольной помощницы, непосредственной, деятельной, любопытной, из осторожности старавшейся временами казаться глуповатой и наивной. Это замечательно, Луи, настоящее произведение искусства. И в то утро она так хорошо вжилась в эту роль, что изобразила неподдельную злость, которую и должна была почувствовать моя помощница, – такую же, какую испытывала Ретанкур. Но она на секунду забылась и перестала быть Ирен. И промахнулась.

– Нет. Не думаю, что такая женщина способна совершить ошибку. И почему она оставила те волосы на месте преступления? Почему не настоящие волосы Луизы? Ей это не составило бы труда.

– Потому что у нее железные моральные принципы. Она никогда не имела намерения переложить свои преступления на плечи другого человека – ни мужчины, ни женщины.

– Тогда зачем было оставлять волосы, так похожие на Луизины? Ради шутки?

– Чтобы выбить почву у меня из-под ног. Она прекрасно понимала, что я подозреваю Луизу. Получив эти волосы, я буду и дальше носиться с этой версией. И снова потерплю поражение.

– Нет. Зачем она старалась попасться тебе на глаза? Почему не захотела остаться в тени, никому не известной? Тогда она не подверглась бы ни малейшему риску.

– Зачем? Почему? Эта твоя майевтика, Луи…

– Я хочу ее понять. Ответь на мой вопрос: почему она старалась попасться тебе на глаза?

– Потому что у нее не было выбора. Если ты помнишь, мы с ней встретились в Музее естественной истории. Она узнаёт, что я расследую гибель людей от паучьего яда. Что кто-то, а самое неприятное, полицейский высказывает сомнения относительно этих смертей. Это тяжкий удар. Сориентировавшись на месте, она завязывает со мной знакомство, чтобы наблюдать за ходом следствия. И влиять на него, направлять в нужную сторону, как с этими волосами в кладовке.

– А зачем она пришла в музей?

– Кроме промаха по телефону, это стало ее единственной серьезной ошибкой. Она перестаралась. Хотела выяснить у специалиста, могут ли эти смертельные случаи вызвать хоть малейшее подозрение. Она могла уйти оттуда успокоенной. Но встретила полицейского.

– А между тем именно благодаря ей, ее рассказу о беседе Клавероля с Барралем мы вышли на “Милосердие”.

– Она исключительно умна. Сообразила, что я не брошу расследование. Поняла это настолько хорошо, что прямо в “Звезде Аустерлица” дала мне наводку на сиротский приют. Зная, что мы будем разрабатывать версию укушенных мальчиков. И это даст ей достаточно времени, чтобы завершить свое дело. Ей оставалось убить троих, и нужно было все закончить – любой ценой.

Вейренк нахмурился.

– Несмотря ни на что, это лишь косвенные доказательства. Суду не будет дела до того, что ее имя Ирен, а фамилия Рамье. Остается только ее оговорка по телефону, и невозможно доказать, что ты не исказил ее слова.

– Если бы я это сделал, пузырьки не начали бы нагромождаться один на другой.

– Я тебе толкую о том, какое мнение сложится у судьи, адвоката и присяжных, которым нет никакого дела до твоих пузырьков. Если бы ты ничего не знал об отшельнице из Лурда, она с легкостью выпуталась бы из этой истории.