Когда запоют мертвецы

Сольвейг захотелось встать на четвереньки, и Диса не стала препятствовать. Роженица раскачивалась взад-вперед. Как маятник, болтался талисман на шнурке, колыхались тяжелые груди, готовые дать пищу новорожденному. Диса уже привычным жестом подняла на ней нижнюю юбку, мокрую от вод, и проверила, не пора ли начинать тужиться. Она предпочла бы, чтобы Сольвейг переместилась на сухой матрас, набитый соломой, а не оставалась на земляном полу, но для этого нужно было переждать схватку.

– Куда там! – ответила она на вопрос об Эйрике. – Он же твой деверь, вот и потолкуй с ним сама, как увидишь.

Переведя подругу на матрас, она позволила ей лечь на бедро, чтобы передохнуть. Сама тем временем достала из мешка чистую ткань и сполоснула руки в котелке с горячей водой.

– Моя мать тебя всему обучила, а ты ведешь себя как простушка, – простонала Сольвейг. Она вытянулась, опираясь руками на кровать, как будто так ей было удобнее.

– Это ты о чем? – поинтересовалась Диса, проверяя раскрытие.

– Если хочешь его, так возьми. Будто не знаешь как!

Едва успев это сказать, Сольвейг низко зарычала, и Дисе стало не до расспросов. Она подоткнула нижнюю юбку подруги за пояс, чтобы не мешалась, и велела той тужиться. Роженица проклинала своего мужа на чем свет стоит, ругала его такими словами, что на миг Диса забеспокоилась, что проклятия сработают и доберутся до Паудля, которому и без того досталось. Поэтому она велела подруге закусить талисман на шее и слушать ее указания. Младенец уже высунул голову с редкими темными волосиками, и эта головка еще долго лежала в ладони Дисы, прежде чем ребенок выскользнул целиком. Это была девочка, красная и горластая, да еще – вот диковинка! – с двумя крошечными нижними резцами. Сольвейг тяжело перевернулась на спину и ждала, пока Диса вымоет новорожденную, завернет в чистую ткань, перевяжет ниткой пуповину и обрежет ее, обрывая последнюю связь матери и младенца. Подруга слушала крики дочери с едва заметной улыбкой на уставшем лице, а глаза ее сверкали в слабом утреннем свете.

– Зубастая, – с нежностью усмехнулась она, осмотрев наконец дочку. – Я тоже родилась зубастой. Мать говорила, всю грудь ей в клочья порвала, пока ела. Вот она обрадуется, что и я намучаюсь!

– И с волосами, – подтвердила Диса. – Хороший знак. Будет сильной и здоровой.

Тоура и пастор Свейнн вернулись из церкви аккурат к рождению детского места. Пока старая ведьма квохтала над внучкой, Диса проверила, цел ли послед. Приняв все причитающиеся ей благодарности вместе с оплатой – приличным куском парной баранины и кувшином скира, – молодая повитуха отправилась домой.

После бадстовы, где воздух был пропитан кровью и потом, запах травы на улице кружил голову. Диса направилась к источнику, чтобы освежиться. В воскресный день возле него не толпились женщины с корзинами, наполненными бельем, и можно было спокойно насладиться тишиной и солнцем. Земля была топкой после дождей. Девушка уселась на камень, подобрав под себя ноги, и с удовольствием съела немного скира, размышляя над словами Сольвейг. «Если хочешь его, так возьми», – сказала та, словно речь шла о плевом деле. Как будто Эйрик уже принадлежал ей, и оставалось только заявить об этом.

У самой воды покачивался на толстом мясистом стебле красный цветок. Сольвейг называла его «травой подружки», но Дисе больше нравилось название «трава Браны». Брана была великаншей, которая пригрела у себя конунга Хальвдана, тогда еще совсем юного. А когда он пожелал взять в жены красавицу Марсибиль, ему достаточно было достать мешочек с собранными Браной травами и сделать так, чтобы его возлюбленная уснула на них. «Какой нехитрый путь, – подумала Диса, дотрагиваясь до алого соцветия. – И ведь все счастливы…»

Мягкая жирная земля впускала ее руки так же, как совсем недавно их впускало лоно Сольвейг. Траву Браны требовалось извлекать из почвы невредимой. Передник было не жаль – все равно он испачкался, пока она принимала младенца. Диса осторожно омыла растение в источнике, убедившись, что у него два корня: толстый «мужской» и тонкий «женский». Не желая самой себе признаваться, зачем собрала волшебную траву, она спрятала мокрый цветок в корзину с бараньей ногой и отправилась домой.

* * *

Ночью ей так и не удалось уснуть. Дождь стучал по крыше и по телячьей шкуре, что затягивала окно. Несколько капель просочились сквозь щели и зашипели в углях очага. Арни, который в этот день остался у нее, тоже ворочался и тихо кряхтел в подушку.