Когда запоют мертвецы

Диса хотела освоить латынь, но никто в деревне ею не владел. Зато Тоура взялась обучать девушку иному ремеслу, от которого, по ее словам, проку было куда больше, чем от латыни. В свое время руки Тоуры привели на свет не одно поколение детей Стоксейри, но в последний год ее пальцы так скрутило, что она не могла даже отжать мокрую одежду. Суставы вздулись и причиняли старухе невыносимую боль, не помогали ни припарки, ни заговоры. Диса даже задумалась, не проклятие ли это, но Тоура только усмехнулась щербатым ртом: «Это старость, девочка. Беда, которая ни одну из нас не минует». Вот почему Тоура начала обучать Дису всем тонкостям бабьего ремесла. Она могла бы избрать своей преемницей Сольвейг, но считала, что ее дочь из тех, кто рожает детей, а не принимает, – и не ошиблась.

И пары недель не прошло после возвращения Дисы, как к Сольвейг внезапно посватался Паудль Магнуссон. Семья пастора приняла его предложение с благосклонностью. В начале зимы, на кровавый месяц[8], сыграли свадьбу, а к бараньему месяцу[9] Сольвейг отяжелела. Беременность пошла ей на пользу. Каждый раз она выглядела все краше, когда навещала мать с отцом: руки располнели, тяжелые косы прикрывали выпирающую грудь. Сольвейг выглядела как женщина, которой на роду написано стать женой и матерью.

А Дисе неожиданно понравилось повивальное дело. За полгода она приняла двух живых детей и одного мертвого: он вынырнул в ее руки синюшный, обвитый пуповиной, и Тоура сказала, что мальчик умер еще до того, как появился на свет. Дисе хотелось оставить ребенка себе, разрезать и изучить, что у него внутри, но рыдающая роженица захотела похоронить его. Это был уже шестой ее ребенок, и Диса не могла понять, почему она так убивается.

Но руки девушки были умелыми и твердыми. Она быстро научилась переворачивать ребенка в животе у матери за несколько недель до родов или приманивать его так, чтобы повернулся сам. Ее мрачное сосредоточенное присутствие внушало роженицам спокойствие, хотя они и сами не могли бы объяснить, чем оно вызвано. Вскоре женщины стали не только здороваться с ней у источника, но и справляться о здоровье братьев и сестры, обсуждать сенокос и домашние дела. Так постепенно Дису окружили люди. Они побаивались ее, но видели в ней решение своих бед. Женщины стали приходить в ее дом на краю деревни, как когда-то ходили к пасторше: одни просили трав, чтобы вытравить плод, другие советовались, как сделать так, чтобы их прекратил бить муж, третьи желали разбудить страсть в парне. Никто никогда не рассказывал другим, что переступал ее порог.

Однажды воскресным утром в разгар жатвы, пока солнце еще не раскалилось, а рыбацкие лодки не ушли в спокойное благодушное море, Дисе сообщили, что Сольвейг рожает и требует ее к себе. Срок был подходящий. Диса с Тоурой думали, что роды случатся уже в новом доме, на хуторе в Арнарбайли, но незадолго до этого Сольвейг неожиданно явилась в Стоксейри. «На первенце всегда хотят, чтобы мама была рядом», – пояснила Тоура, но в голосе ее не было уверенности.

В доме пастора, несмотря на жару, горел очаг. Сольвейг ходила из угла в угол, потирая живот. Ее лицо блестело от пота. Волосы она распустила, и черные локоны липли к шее и щекам. Из одежды на ней были только рубаха и нижняя юбка.

– Ну и духоту ты развела. – Диса приоткрыла дверь, чтобы впустить воздух. – Где матушка?

Сольвейг сцепила зубы, пережидая схватку, потом длинно выдохнула и ответила:

– На мессе, где ей еще быть. Схватки начались около полуночи. Хорошо бы управиться до ее прихода.

– Я думала, ты хочешь, чтобы она увидела внука, поэтому приехала…

От Дисы требовалось немного – Сольвейг и сама неплохо справлялась. Она выудила из сумки дощечку на кожаном шнурке с начертанными на ней защитными рунами, которые складывались в заклинание: «Мария родила Христа, Елизавета родила Иоанна Крестителя; их именем да отпустятся тебе все грехи. Выходи, дитя, с волосами! Господь зовет тебя к свету!» Диса повесила дощечку подруге на шею и потрогала живот: ребенок уже опустился, скоро пора будет ставить женщину на колени. Передышки между схватками были совсем короткими, но Сольвейг заполняла их криками и песнями. Она рожала, как животное, – тело ее словно всю жизнь готовилось к тому, чтобы вытолкнуть в этот мир ребенка.

– Я приехала, чтобы ты приняла младенца. – Сольвейг неожиданно так сильно стиснула руку Дисы, что могла оставить синяк. – Там, в Арнарбайли, у меня нет подруг.

Пришла следующая схватка, и Сольвейг скрючилась и завыла, повиснув на Дисе, как мешок.

– Поговори со мной, – взмолилась она. – Отвлеки меня. Эта девка разорвет меня изнутри!

– Не разорвет, – пообещала Диса. – Тебе недолго мучиться.

– Расскажи мне о своем канонике. Не посватался еще?