Когда запоют мертвецы

Приманку им подсказал сам Ауэрхан, заявив, что больше всего на свете Кристоф жаждет вернуть из мертвых своего нечестивого учителя. Так Диса поняла, что им нужен драуг. Стоило ей об этом заикнуться, Эйрик возразил, что, даже если бы он захотел поднять из мертвых кого-то, кого Сатана разорвал на части, это не в его силах. Но Диса была уверена, что этого и не требуется. Пастор ведь сам рассказывал, что драуг – не обязательно настоящий мертвец и что колдуны могут сделать его изо всякого подручного барахла. Достаточно небольшого представления: заклинаний там или ритуала. Главное, чтобы Эйрик сумел задержать Кристофа на могиле и дал возможность девушке вытащить книгу, а дальше оставалось бежать так быстро, как только они смогут, до самого Гамбурга.

Сначала Диса предложила создать лжепокойника, чтобы он покопошился в могиле, дав Кристофу надежду, но Эйрик этот план отмел. Во-первых, отметил он, они понятия не имеют, где похоронен доктор Фауст – не объезжать же все кладбища Виттенберга! К тому же едва ли такой человек, как он, лежит в святой земле. Во-вторых, Кристоф наверняка сочтет подозрительным, что преподобный явился без слуги, которого присылал накануне. Так что решено было накинуть вместо этого на драуга морок и выставить его под видом Дисы.

План был шатким, а его успех – сомнительным. Эйрику не нравилось, что Диса отправилась к Кристофу договариваться одна, и еще меньше – что она полезет к нему в кабинет. Пришлось заверить пастора, что никакой опасности нет, раз самого Кристофа она там не встретит. Эта уверенность Дисы в собственных силах отчасти перекинулась на Эйрика. Нужно было любыми правдами или неправдами добыть книгу, чтобы спасти Паудля.

* * *

Ночь опустилась на Виттенберг как-то внезапно – подкралась и напрыгнула без всяких сумерек, текучих летних закатов и звезд, просвечивающих сквозь блеклое небо. Город был точно лягушка, которую накрыли ведром, и она, оглушенная, замерла в этой железной темноте, которую приняла за тень от хищной птицы. Эйрик и Диса стояли у окна, глядя, как трактир покидают, шатаясь, последние посетители. Пара пьянчужек решила заночевать прямо на конюшне в сене, по соседству с мышами, но пришли их жены – дебелые матроны с мощными руками, которые не боялись за свою жизнь ни бога, ни черта, – и вытащили муженьков за шкирку. Почему-то в эту ночь напилось больше народу, чем обычно. Быть может, луна подливала им в кружки страха.

Ужинать они не стали. Диса опасалась променять сноровку на сытое брюхо, а Эйрик хотел сохранить при себе ту остроту мысли, что дает только голод. Девушка украдкой рассматривала его лицо, омытое лунным светом и казавшееся в нем каким-то кротким и мечтательным. В пасторе проступили черты брата, и девушка не могла разобрать, нравится ли ей этот новый Эйрик больше или меньше того, что всю дорогу посмеивался над ней и дразнил.

– Вы не похожи на тех священников, что я знаю.

Это было правдой. Взять хотя бы пастора Свейнна – человека, таившего в себе много секретов. С того происшествия в канун Рождества, о котором Диса старалась не вспоминать, а потому вспоминала каждый день, ее мнение о преподобном переменилось. Она обнаружила в пасторе Свейнне странную воинственную боязливость. Напор, с которым он вещал со своей кафедры, больше не мог ее обмануть. В нем чувствовалась тревога, как в человеке, который орет на бездомных псов, обступающих его со всех сторон.

В Эйрике этого не было: ни напора, ни страха. Но ощущалось нечто иное, что все время ускользало от нее, не давалось пониманию.

– Чем же? – Эйрик улыбнулся, и вокруг глаз у него образовались мелкие морщинки.

Он мучается, подумала Диса. Его терзает то, что ей отведена роль вора и ловкача, а ему предстоит всего лишь отвлекать. Ну что ж, «все дела твори в смиренномудрии, во имя нашего Спасителя Иисуса Христа, и этим твой плод будет вознесен до Неба»…

А еще ему правда хотелось знать, в чем его отличие от остальных священников. Диса не понимала, тщеславие это или неуверенность, знала только, что и Эйрик пока ее саму не разгадал. Значит, не время.

– Ну вот вы о душе мало говорите, преподобный. Каноников же хлебом не корми, дай потолковать об адских муках, о грехе… Быть может, пока не поздно, дадите и мне наставление?

К порогу постоялого двора почти неслышно подкатила небольшая крытая карета, запряженная единственной черной лошадью, чья грива в лунном свете отливала сталью. Возницей был сам Кристоф, как будто опасался доверить кому-то столь важную миссию. Эйрик набросил на плечи плащ и надел шляпу. На улице, думала Диса, он полностью сольется с темнотой. Эйрик снова улыбнулся, на этот раз тепло и искренне, перекрестил ее и, неожиданно взяв за плечи, придвинул к себе и поцеловал в лоб.

Диса замерла, таким неожиданным был этот его порыв. Губы у него были горячими. Отстранившись, он сказал:

– Наставление о душе у меня всегда простое, дитя мое. Постарайтесь ее сохранить.