Коко

Его интересовало, откуда стало известно о ребенке. Ребенок существовал, но его так и не нашли либо не опознали.

Разве вы спрашивали не о ребенке?

Вопросы о ребенке привлекли внимание капитана.

К счастью, она закричала, эта неизвестная девочка. Она и двое мужчин находились в узком переулке. Ее крики привлекли внимание. Она не переставала кричать, даже когда вырвалась из переулка.

Девочку никто не знал. Она была не местной. Этого следовало ожидать, ведь Патпонг – не жилой район. Ясно, однако, было то, что она не барменша и не работница массажного салона – и ясно это было всем, кто видел, как она выскочила из темного переулка и с криками побежала по улицам. Не тайка. Возможно, камбоджийка, или китаянка, или вьетнамка.

Предположительно, молодые солдаты этого не знали. Предположительно, для молодых солдат все юные азиатские женщины на одно лицо.

И вот толпа мужчин, случайно оказавшихся в тот день и в том конкретно квартале на Фат-Понг-роуд, набросилась на американского солдата – набросилась на них обоих; один убежал, а второго растерзали.

– И знаете, кто из них невиновен? – спросил капитан.

Девочка невиновна. И невиновна толпа.

Итак, один солдат пал жертвой толпы, а может, и второй тоже. Свидетели говорили об этом довольно туманно. Свидетели видели только бегущую девочку и в нападении на солдат, само собой, не участвовали.

– Тысячу лет назад, – говорил капитан, – эта история могла бы стать великой эпопеей. Невинная девушка, напавший на нее растерзан охваченной праведным гневом толпой. Четыреста лет назад это стало бы легендой, воспетой в песне, и эту песню знал бы каждый ребенок на юге Таиланда. И та убегающая, исчезнувшая девочка – она, возможно, могла исчезнуть туда, в легенду и песню… А теперь о ней не напишут ни романа, ни рок-н-ролльной песенки, ни даже комикса.

За месяц до этого разговора с капитаном Тимоти Андерхилл стоял на Фат-Понг-роуд и смотрел на бегущую ему навстречу девочку. Он был абсолютно «чист» уже почти девять недель. Он пытался писать – пытался наконец-то начать роман, в голове оживали росточки нового сюжета: что-то о мальчике, которого вырастили в сарае за домом, как животное. Он не брал в рот спиртного уже три месяца. Он услышал крики, звучавшие так, будто у рта девочки был микрофон. Он увидел ее окровавленные ладони и забрызганные кровью волосы. Она неслась прямо на него, раскинув руки и открыв рот. Никто, кроме него, не видел ее.

Андерхилл рыдал, застыв на тротуаре, не замечаемый проталкивающимися мимо него людьми. Он снова был здесь. Он жил. Он обрел себя.

Я пошел домой, рассказывал он Пулу. И сел писать повесть «Голубая роза». Я работал над ней шесть недель. После нее я написал повесть такого же объема «Можжевельник». На нее ушел месяц. Вот с тех пор я и пишу.

Вы и вправду думали, что я опоздаю на самолет?

После того как я видел ее, я должен был следовать сюжету и увидеть все остальное. Это больше не придет ко мне. Ко мне должны были прийти вы или он, но не это. Я не знал, что жду либо вас, либо Коко, но именно это я и делал – ждал…

4

Начали крутить второй фильм, но Пул закрыл глаза еще до появления титров на экране.

Он вел свою машину по темной дороге, нескончаемо раскручивающейся куда-то в пустынную глушь. В пути он уже много дней. Непостижимым образом Майкл сознавал, что сейчас находится в романе Тима Андерхилла «Во тьму». Долгая прямая дорога вела его в ночь, а сам он понимал, что он – это Хэл Эстергаз, детектив отдела убийств, и его вызвали с места одного убийства на место другого, довольно отдаленное. Путешествует он уже несколько недель: перемещаясь от трупа к трупу, идет по следу убийцы, но не приближается к нему. Мертвых тел много, и все они принадлежали людям, которых он знал давным-давно, знал в своем сне, или сказочном существовании, – прежде чем все погрузилось во тьму.

Далеко впереди рядом с полотном дороги засияли в темноте две желтые точки.

В романе «Во тьму» он будет мчаться сквозь темень в постепенно пустеющем мире. Всякий раз будут находить новое тело, а он никогда не найдет убийцу, потому что «Во тьму» походил на музыкальную тему, повторяющуюся в тысячах вариаций, как бы кружась вокруг одной и той же последовательности аккордов. Но настоящего конца в книге не будет: убийца в один прекрасный день решает уйти на покой выращивать орхидеи или превратиться в дым, и весь замысел потеряет смысл – мелодия рассыплется капельками бессмысленных случайных звуков. Ведь его работа заключалась в том, чтобы каталогизировать убийства, и лучшим ее финалом было бы войти в один из мрачных сырых трущобных подвалов и наткнуться на убийцу, который с ножом в руке поджидает его.

Теперь он разглядел, что огоньки на обочине дороги – не что иное, как фонари, испускающие желтые лучики света.

И лишь поравнявшись с фонарями, он увидел, кто держит их. Его сын Робби, которого сейчас, во сне, звали Бабар, стоял на обочине дороги, поднимая один из фонарей над головой. Рядом с ним стоял на задних лапах гигантский, одного роста с Робби, кролик Эрни, держа в передних второй фонарь.