Филипп приехал из города в десять утра, купил продукты в магазинчике у дороги. Ветер будто сошел с ума, был колкий, ледяной, неприятный и все норовил выдрать пакеты из рук. Под ногами размывались клочья утреннего тумана.
В доме во всех окнах горел свет. Олька боялась темноты и, когда отца не было, включала вообще все лампы, даже в ванной, в туалете и в аквариуме. Ее нельзя было за это винить.
Едва он поднялся на крыльцо, распахнулась дверь. Олька, босая, в шортиках и маечке, рванула к нему, запрыгнула, обвила ногами и руками.
– Папочка! Тащи меня! – Мягкие губы потерлись о щеку.
– Помощница! – добродушно проворчал Филипп и пронес дочку вместе с пакетами через порог.
Олька была легкой, костлявой, в мать. Иногда Филипп даже стыдился, будто он ее плохо кормил. Подсовывал жирные куски мяса в борще или готовил на ужин бутерброды, чтобы с маслом и колбасой, но Олька упорно не поправлялась, зато последние пару лет стремительно вытягивалась и вымахала почти на полтора метра. И это в шесть с половиной лет!
– Тетя Маша когда ушла? – спросил Филипп, складывая пакеты на стол.
Соседка Маша, женщина лет шестидесяти, давно разведенная и без детей, жила одна и уже несколько лет приглядывала за Олькой, пока Филипп ездил на работу. И для нее неплохой заработок выходил, и Филиппу легче.
– Часа полтора назад. Завтрак сделала, кашу какую-то, и ушла. Велела в холод на улицу не соваться.
– А ты и послушалась.
– Ага, как видишь. К тебе старушка какая-то приходила вот почти только что, – сообщила Олька, суя нос то в один пакет, то в другой. – О, мороженое. Обожаю со сгущенкой. Морщинистая такая. Я ее не пустила, конечно же. Она из-за калитки спросила, где ты и когда будешь. Но я ничего не ответила.
Филипп осторожно посмотрел во двор, на калитку, ожидая увидеть знакомый сгорбленный силуэт.
– Не знаю, кто такая, – продолжала Олька. – Странная. Говорит, передай папе, чтобы приходил, он знает, где искать. А ты и правда знаешь?
– Похоже, что да.
– Не думала, что у меня папа с Бабой-ягой дружит. – Олька рассмеялась, выуживая из пакета мороженое.
Филипп потоптался на пороге, не соображая, что делать дальше. Оглядел комнату – работал телевизор, по стеклянной стенке аквариума ползла вверх улитка, а еще всюду по полу летали мелкие обрывки разноцветных нитей, будто кошачья шерсть в период линьки. Завитушки прилипли к накидке на диване, скопились в углах и вдоль плинтусов. Филипп убирал два раза в день, и все равно не помогало. От нитей нельзя было избавиться.
– Разбери пакеты до конца. А я сбегаю по делам.
– К Бабе-яге? – спросила Олька. Она держала в руках банку зеленого горошка.
– Да, к ней самой.
Филипп присел на корточки, аккуратно собрал в ладонь обрывки ворса, скатал в комочек и только после этого вышел из дома.
4
Про бабу Глашу Антону в восьмом классе рассказал Егор.
– Она детей ест, – сообщил Егор, когда друзья курили «Приму» без фильтра за школьным туалетом. – Точно тебе говорю. Батя рассказывал, а ему бабушка. Бродит, значит, ведьма по ночам, заглядывает в окна и выискивает детей без присмотра. Потом хватает и ест.
– Прямо у окна? – хмыкнул Антон.
– Ну, дурак ты. Конечно, нет. Утаскивает к себе в дом. И там… того.
Егор клацнул зубами, очень правдоподобно. Антону даже сделалось неуютно от этого странного звонкого звука, разнесшегося по улице. Он осмотрелся. Крохотная бетонная площадка была пуста, чуть дальше, около футбольного поля, бегала дворняга, а за сетчатым забором, метрах в пяти, припарковался одинокий автомобиль. Жаркой весной в обеденное время вообще мало кого можно было встретить. Деревня как будто погружалась в спячку, но на самом деле большинство людей попросту уезжали в город на работу и возвращались уже вечером, когда темнело.
– С чего ты вообще о ней заговорил?
Егор пожал плечами.
– Видел ее. Приходила к соседям, к Митюкам, вчера. Я во дворе палку стругал, для лука. А бабка прошла мимо калитки. Странная такая, в вязаном халате, языком цокает.
– Халат цокает?
– Туповат ты, Антоха, – хмыкнул Егор. – Здоровый парень, красивый, девчонки на тебя вешаются со всех классов разом, а туповат. Конечно, не халат. Бабка. Остановилась возле нашей калитки, поцокала и дальше пошла. Мне интересно стало, я через забор выглянул, там, где у Митюков виноград растет, и все увидел. Ну, как все. Кое-что. Бабка зашла к ним во двор, стала разговаривать с тетей Валей. Говорит, мол, все по уговору, приноси младенца завтра вечером, буду ждать. А тетя Валя стоит бледная, трясется, как будто от страха, и кивает. А вокруг нее ниточки летают.
– Что за ниточки?
– Обрывки нитей. Ну, когда вяжут, остаются обрывки такие, завитушками.
В сказки Антон давно не верил, к тому же Егор очень любил привирать. Правда, обычно он привирал перед девчонками, чтобы те обратили на него – курносого и ушастого – хоть какое-то внимание.
– Значит, у тебя тут одна неувязочка, – сказал Антон. – Как же она хватает детей у окна, если ты говоришь, что Митюки сами ей должны младенца принести. Привираешь, как дышишь.
Егор сплюнул: