Колдовство

Михаил подошел к девушке. Рядом с памятником в земле зияла яма диаметром около полуметра, рядом – невысокий холмик почвы, раскисший от дождя. Алиса посмотрела на него из-под упавших на лицо волос, глаза из темно-вишневых стали алыми, полными ярости.

След от удавки побледнел до светло-лилового. Не раздумывая Михаил ударил ее кулаком в скулу, за секунду до того, как она на него бросилась.

Подскочил, схватил за волосы, стащил с клумбы на асфальт. Алиса вырвалась, зашипела, кинулась на него, метя в глаза. Михаил увернулся, перехватил ее поперек талии, бросил на землю, врезал ногой в живот. Алиса согнулась пополам задыхаясь, протянула руку, пытаясь схватить за мокрые джинсы.

– Тварь! – закричал Михаил. – Лучшего места не нашла?!

Он пнул ее ногой, заставляя перевернуться на живот. Алиса попыталась отползти, но Михаил встал рядом на колени, схватил ее за ноги, притянул к себе и вынул из ножен на поясе охотничий нож. Навалился сверху, левой рукой перехватил ведьму за шею и с силой прижал ее лицо к асфальту, а правой – разрезал платье у нее на спине, обнажив покрытую шрамами кожу. Алиса застонала, все еще пытаясь вырваться.

– Не дергайся.

Как же он ненавидел все это, ненавидел себя, Алису, рыжую ведьму!

Его рука не дрожала, когда он сделал глубокий надрез на спине Алисы. Отвращение не накатило, когда он прижался губами к ране и начал пить кровь. Жалость и отвращение – чувства, которые он не мог себе позволить. Алиса перестала дергаться, след от удавки на ее шее потемнел до багрового, стал почти черным. Михаил оторвался от раны, чувствуя, как внутри разливается тепло. По венам заструился жидкий огонь, чуждая сила. Тыльной стороной ладони он вытер перепачканный кровью рот, напоминая себе упыря из бабушкиных рассказов.

Алиса не шевелилась, хрипло дышала, сжавшись в дрожащий комочек, из крепко зажмуренных глаз текли слезы.

– Сучка знать своего хозяина должна, если ее не бить, не учить, то она тебя слушаться не будет, – наставлял Михаила Вадим Николаевич, раскуривая вонючую «козью ножку». – Нам с той дрянью, что детей жрет, не справиться. Ее ни пуля, ни нож, ни огонь не возьмет. Клин клином вышибать надо, одну ведьму на другую натравить. – Он указал морщинистым сухим пальцем на девушку, лежавшую на полу, связанную вымоченными в отварах веревками, которые старик приготовил загодя. Путы не давали ей колдовать. В глазах нереального, как у героини анимэ, темно-вишневого цвета застыл ужас.

– Ну, чего ждешь?

Михаил поглядел на Артема, тот изучал служебный пистолет, направленный в грудь ведьмы. Такой уверенный, когда они вломились в дом, сейчас следователь явно сомневался, искоса поглядывал на старика, наверняка думал о том, что они совершили ошибку, что вся эта история с ведьмой – бред. Верил и не верил записям с камер видеонаблюдения, на которых женщина с рыжей косой растворялась в воздухе, держа на руках похищенных детей. Они несколько раз пересматривали ролик, где ведьма превратила в пса прохожего, остановившегося, когда она околдовывала девочку лет восьми рядом с супермаркетом. У Михаила мурашки побежали по коже, когда они через пару дней приехали на место похищения. Пес, ободранный и тощий, так и кружился у входа в супермаркет, поскуливая и заглядывая в глаза прохожим.

– За дочку отомстить хочешь? Ты не гляди, что молодая да пригожая, думаешь, силу свою она откуда берет? Если не детей жрет, то жертвы кровавые приносит, – прошамкал Вадим Николаевич, подавая Михаилу узкий ремешок из сырой кожи. На нем черной тушью были намалеваны надписи на старославянском. Михаил попытался прочитать, но смысл ускользал, буквы расплывались перед глазами.

– Петля ведьму воле твоей подчинит, тенетами невидимыми привяжет, а кровь порвать их не даст.

Михаил накинул ремешок на шею девушки и затянул. Она начала задыхаться, царапать связанными руками впившуюся в плоть сырую кожу, ремешок врастал в ее мышцы, пока на шее не осталась только черная полоса.

– Теперь кровь.

Нож Михаил доставал как во сне. Делая надрез над ключицей ведьмы, он старался не обращать внимания на мольбы и стоны. Ее кровь по вкусу напоминала кокосовую воду.

– Ее еще трахнуть надо. – Старик осклабился, слюнявые тонкие губы раскрылись, обнажив кривые желтые зубы. Было в этом Вадиме Николаевиче что-то мерзкое. Вроде старик как старик. На почти лысом черепе – коричневые пятна, кожа на шее висит щетинистой складкой. Но глаза его были глазами блудодея с яркими живыми зрачками.

– Я не насильник, – сказал Михаил, сплюнув кровь.

Вадим Николаевич, пожав плечами, добавил:

– Пока ты тут Муму дрочишь, ведьма еще чью-то дочку жрет. Трахнуть, говорю, ее надо, волю сломать, чтоб как собака тебе служила. А надо – значит, трахай. Ты ту суку сам не убьешь. Инквизиторы такие резвые были потому, что баб простых жгли, если бы им хоть одна настоящая ведьма попалась, то костры их кости бы глодали. Ты рыжую ведьму не убьешь, а она может, – старик показал «козьей ножкой» на девушку, – но заставить надо.

Пальцы дрожали, когда Михаил расстегивал пряжку ремня и молнию на джинсах. Артем вышел из комнаты с перекосившимся лицом.