Колдовство

– Полянские предлагали. Только дочка их позже подошла, я ж говорю. – Он облизнул губы. – Я как только в дом вошел – почуял неладное. Они всю еду, какая была, на стол выставили. Из холодильника, и не только. Даже банки всякие из подпола, которые после зимы остались. Мишка их как раз вытягивал – и радостно так, будто праздник какой на дворе. Тягает банки – одну за одной, и смеется. Картошка по полу везде рассыпана. Я говорю – у вас что, холодильник сломался? Или переезжаете? А они смотрят, лыбятся да кивают. Любка вся такая вежливая, за стол посадила и ну мне тарелку с мясом каким-то предлагать. А из тарелки уже ел кто-то, и вилка грязная в ней лежит. А мясо – вроде тушенки, жирное совсем. Я говорю – я пока не голодный, только трубы горят. А она ржет – это, говорит, ты пока не голодный, и все подталкивает мне тарелку. А я вижу – еда вся на столе, на скатерке зеленой, стоит – присмотрелся, да только не скатерть это, а карта лесничая… Я подумал – чего это Мишка на картах своих жрет, не жалко ему? Там все пометки лесничьи его. Спросил – а он только захохотал из погреба да смотрит на меня поверх досок отваленных…

– Так, подожди, – оборвал его Шушенков. – Ты ж нам про Светку с Пашкой рассказывать начинал.

– Ну так вот я и говорю – сел я, начал пить. Пару рюмок опрокинул – вроде полегче стало, и хозяева напрягать перестали. Ну – странные сегодня немного, может, случилось чего. Подумал в голове у себя – вдруг в лотерею квартиру выиграли? Бывает же такое, случается… Любка со мной за стол уселась – и тоже пьет, да только не закусывает ничем, одним хохотом сыта, как мать моя покойница говорила… А я только лучком в майонезе водочку перекладаю, с перепою – самое то вообще. И тогда Светка с Пашкой заваливаются – Светка синяя вся, опухшая, а Пашка песни распевает. И еще жратвы несут – вот мол, купили, что заказывал… Любка засуетилась, давай все купленное туда же, на карту, выставлять. А Пашка в то время галоши сымает и говорит – а чего это баб Аня на печке валяется? А Люба ему и отвечает – мама, говорит, накушалась, теперь ждать надо. Как будто это что-то значит особое, для чего им ее ждать. Только ждать вообще не стали, сразу за стол уселись, и Любка ему мясо это, которое я жрать не стал, – раз и пододвигает, на, мол, с ходу – опробуй. С охоты, говорит, принесли… Пашка и сожрал…

Ветерок облизнул губы, тяжело вздохнул.

– Светка не ела ничего. Как и я, видать, похмелькой измучалась. А Пашка все это мясо сожрал, только сала кусок оставил. И повеселел еще больше – песни начал тянуть… Светка уже с трех стаканов нажралась и прямо на скамью голову опустила – и заснула. Я тогда до ветра вышел, и в дверях как раз с дочкой их старшей столкнулся – та с подружкой привалила. Улыбаются, здравствуйте, дяденька, говорят – а вы куда? А я говорю – а я до ветра. А мы с вами. Тут подружка ее говорит – ты дурная, куда с ним? И не пустила. Один я пошел. И когда уходил – там бабка на печи заелозила. Пашка еще расхохотался, он уже пьяный был. Говорит – во, еще одну рюмку готовить надо. А сам на дочку их смотрит исподтишка. Нагло так. А она на него. Тоже нагло. Размалевана вся, как шлюха, – и улыбается так же.

– Давай ближе к вакханалии. – Галя слушала заинтересованно, но иногда поглядывала на Шушенкова. – Когда там уже?

– А почти сразу и началась после этого, – сказал Ветерок. – Я даже вернуться не успел. Я зашел за будку собачью – поссал да назад побрел. Тут смотрю – лежит что-то у будки той. Присмотрелся – песель их лежит, дохлый да в крови. Я подумал – задрал кто-то его, псина какая бродячая или волки. Подумал еще – странно, давно вроде задрали – даже кровь уже совсем присохла, и темная такая. Смотрю – а он без лап совсем – отрезал кто-то, не отгрыз даже – а именно что отрезал. Ровненько так. А потом, как к дому подходил, – там у них такой уступчик под окном… Не знаю зачем, но я на него ногой уперся, приподнялся – и заглянул в окошко, что на кухне. А там дочка их, старшенькая, уже на коленях у Пашки сидит, а он ее за зад мнет…

– Полина? – резко спросил Шушенков. – Которая в седьмом учится?

– Ну да… Лет четырнадцать ей вроде…

– А родители ее куда в этот момент смотрели?

– А на нее и смотрели, и смеялись тоже… Одна девчонка эта, соседская – та не смеялась. Сидела рядом со Светкой спящей и молчала. Перепужалась сильно. Я тут уж подумал – что-то грязное намечается.

– Но не ушел… – мрачно подытожил Шушенков. – Решил посмотреть.

– Не успел я. – Ветерок повернулся к нему. – Потому что потом бабка пришла.

– Какая бабка? Баб Аня? Матерь Мишкина?

– Наверное… только я не узнал ее. Она от печи шла, медленно так, раскачиваясь, будто задумавшись… Пузо толстое – во! – он показал руками. – Я ее одним глазом сначала заметил, повернулся – и прямо дыхание сперло. Потому как она на свет вышла. А лицо у нее – темное, и движется… ну, как будто она жует чего-то, вся кожа с морщинами туда-сюда, только она не жевала ничего, а скорее языком, знаешь, зубы чистила… А потом вот так тьфу – и зубы выплюнула.

– Какие зубы? – не поняла Галя.