Колесо судьбы. Дочь вождя

Кене не потребовалось много времени, чтобы заметить этот разлад, который начался с того, что, вопреки требованиям Льефа, ему запретили оставить пленницу для себя.

– Мы все служим роду. И всё, что принадлежит любому из нас – принадлежит всем, – сказал эрл и отдал приказ отвести Кену на скотный двор, к другим рабам.

Кена не видела, как белел и краснел от ярости Льеф. Как сжимал кулаки, но против воли отца всё же не пошёл.

***

Вместе с хозяевами в усадьбе жили рабы и слуги, а кроме того – дружинники эрла. Обитатели одаля обрабатывали землю, ловили рыбу, разводили скот, охотились.

У некоторых богатых бондов с крайнего Севера насчитывалось до шести сотен дворовых оленей, по двадцать коров и овец, столько же свиней с лошадьми.

Летом рабы выводили скот на отдалённые выгоны или луга – сеттеры.

На ближайших же полях сеяли ячмень, овёс и рожь. Выращивали люди Хальрода и лён – в середине зимы конунгам платили им подать.

Всё это Кена узнала в первый день. Собирать урожай она не могла – была ещё слишком слаба, да и не внушала доверия на вид, потому её вместе с другими новенькими девушками поставили молоть зерно.

А вечером, возвращаясь вместе с остальными в помещения для рабов, Кена заметила Льефа, стоявшего в тени мельницы и наблюдавшего за ней.

Кену пробрала дрожь. Тело вытянулось струной – так хотелось ей туда, чтобы снова утонуть в горячих объятьях северянина, как это случилось совсем недавно. Но она не решилась двинуться с места – просто смотрела издалека, так же, как и Льеф на неё.

Так же повторилось на второй и на третий день, пока однажды, заглядевшись на господина, Кена не воткнулась носом в одного из собиравших репу мужчин.

– Смотри, куда прёшь! – огрызнулся тот. Обернулся и обнаружил Кену, высокую и стройную. Рыжие волосы заметно отличали её от остальных женщин дома. – А! Это же наша галльская саамка!

Кена не знала, насколько оскорбительными у викингов считаются подобные слова, но всё-таки оказалась уязвлена.

Ссориться со здоровяком не хотелось, потому она сказала лишь:

– Сожалею. Трудно было не заметить твой живот.

Здоровяк мгновенно рассвирепел.

Кена не видела, как стоит и хмурится, наблюдая за ними, Льеф. Как сжимает кулаки и бледнеет от злости, глядя, как здоровяк приподнимает Кену за ворот льняной рубахи, чтобы выдохнуть ей в лицо:

– Тебе что-то не нравится, кобылья дочь?

Нож Льефа полоснул раба по запястью. На бугристой коже расцвела багровая полоса. Сборщик закричал от боли, отступил назад.

Льеф был уже в плечах, чем здоровяк. Но в глазах его стоял хищный блеск, от которого по позвоночнику Кены пробежала дрожь.

– Хочешь, чтобы я убил тебя, Сайпфер?

Губы раба скривились, но он всё же произнёс:

– Простите… господин…

И не переставая сжимать повреждённую руку, склонил голову.

– В следующий раз в моей ладони будет меч, а не нож. Передай это всем.

– Да, господин…

– Вон.

Сайпфер торопливо скрылся за дверью скотного двора, а Льеф остался стоять неподвижно, только теперь он смотрел на Кену. И Кена тоже глядела на него.

Ей казалось, что ещё секунда – и Льеф обнимет её, прижмёт к себе, как это было несколько ночей назад. Но время шло, а между ними царила неподвижная тишина.

– Льеф… – прошептала Кена внезапно охрипшим голосом, но как продолжить – не знала.

Она видела, как проскользнул по горлу северянина кадык, но мужчина заговорил не сразу.

– Приходи завтра после ужина к реке.

Кена кивнула.

Льеф молниеносно наклонился к ней и шепнул в самое ухо:

– Я жалею, что не взял тебя.

В животе Кены вспыхнул пожар – и тут же погас.

А в следующую секунду Льеф отшатнулся от неё и двинулся прочь.

***

Льеф не знал, придёт к нему чужачка или нет.

Он и правда жалел, что упустил единственную возможность, которую теперь отобрал у него отец. Он мог убить рабыню, работавшую в поле – конечно, эрл отругал бы его, но не более того. Но он не мог теперь взять южанку при всех. И не мог зайти за ней на скотный двор – потому что к утру об этом говорили бы все.

Оставалось ждать, когда появится возможность застать Кену одну – но откуда бы ей взяться, когда та ела, работала и спала вместе с другими рабами.

Льефа постепенно охватывали нестерпимая, тягучая обида и злость. Бесцельная ярость заполняла сердце до краёв, потому что Льеф не мог получить то, чего желал.

Теперь, когда он утратил власть над собственной рабыней, отдав её семье, ему оставалось только ждать, что чужачка сама придёт к нему – а Льеф отлично понимал, что у той нет ни малейших причин совершать подобную глупость.

Льеф не спал всю ночь, пытаясь представить, что произойдёт, когда следующим вечером он отправится к реке, но как ни старался – не мог.