Коллапс. Гибель Советского Союза

Горбачев считал, что ход и исход войны в Заливе унизил его и уронил его международный авторитет. Черняев записал жалобы своего начальника: «В Вашингтоне растет ностальгия по старым временам и старым методам. По-видимому, у них есть план покончить с эйфорией по поводу Горбачева». Горбачев даже начал подозревать, что приготовления США к войне в Заливе и кровавые стычки с националистами в Латвии и Литве были частью одного американского сценария. Американские консультанты, – говорил он, – «роятся вокруг оппозиции, прежде всего Ельцина»^[656]. Вероятно, Горбачев опирался на доклады КГБ, но даже Черняев решил, что война похоронила новый мировой порядок, который построил в своих мечтах Горбачев. В разговоре оба сошлись на том, что Советский Союз обречен дружить с Америкой, «что бы она ни делала». Либо роль младшего партнера США – либо «опять изоляция и все кувырком»

^[657]. Советский лидер не ведал, что в это же самое время западноевропейские лидеры упрашивали Буша проявить больше уважения к Горбачеву. Буш обещал это сделать. Когда война закончится, сказал он, «мы будем работать вместе ради мира на Ближнем Востоке… и конструктивных партнерских отношений с Советским Союзом»^[658]

.

В Белом доме победные настроения сменили тревогу по поводу авторитарного поворота в СССР. Кондолиза Райс сообщила Бренту Скоукрофту о своем решении уйти из Совета по национальной безопасности, вернуться к преподаванию в Стэнфордском университете. Скоукрофт попросил ее задержаться. Она ответила: «Мы объединили Германию, Восточная Европа освобождена. Советский Союз близится к краху, но у меня уже нет на это сил»^[659]. По просьбе Скоукрофта она помогла составить для Буша еще одну аналитическую записку об СССР. В ней утверждалось, что ни Горбачев, ни Ельцин, ни кто-либо другой «не имеют удовлетворительного решения ни для одной из проблем, от которых страдает Советский Союз, не говоря уже об общей программе, которая решила бы все целиком». События в Москве, – говорилось далее в записке, – показывают «незрелость политической культуры Советского Союза», что проявляется в дестабилизирующем и безответственном поведении парламентских учреждений, а также во взаимных нападках Ельцина и Горбачева. Записка была пронизана пессимизмом относительно шансов московских «демократов» и «либеральных сил» захватить и тем более удержать власть. Те, кто считал себя демократическими силами, были на деле разрозненной толпой. Они напоминали членов Временного правительства, которые проиграли Ленину и большевикам в 1917 году

^[660].

Скоукрофт остался доволен запиской. Даже если дела в Советском Союзе пойдут из рук вон плохо, думал он, от США будет мало что зависеть: «История не может поставить нам в вину, если Советский Союз не встанет на путь демократии. Но на нас наверняка ляжет ответственность в случае, если демократия не сможет пустить корни в Западной и Центральной Европе». Пока что Горбачеву не грозило немедленное свержение. Опасность чрезвычайного положения пошла на убыль. Хаос в Советском Союзе мог породить лишь «единичные акты насилия без политических последствий». Буш прочитал записку и отослал ее обратно Скоукрофту с шутливой припиской: «Прочел. Сжечь или в архив»^[661]

. С этого момента основной заботой Белого дома стало то, как быстро будет происходить распад Советского Союза и как американское руководство может снизить риски, связанные с этим процессом.

10 марта советский лидер получил запоздалое поздравление с днем рождения из Белого дома. Буш позаботился, чтобы письмо было не формальным, а теплым и дружеским. Руководитель США вспоминал о приятном времени, которое они с Горбачевым провели в Кэмп-Дэвиде в июне 1990-го: «Я часто думаю о проблемах, с которыми тебе приходится сталкиваться дома. Если тебе нужно будет что-то мне сообщить частным образом, ты всегда можешь передать это с Джимом [Бейкером]». В конце Буш дописал от руки: «Ты знаешь, я считаю, что мне повезло быть твоим другом»^[662]. Это письмо означало, что период напряженности в отношениях между СССР и США, вызванный войной в Персидском заливе и событиями в Прибалтике, закончился.

Правда, осадок в Кремле от прошедшего не исчез полностью. 14 марта Бейкер прилетел в Москву, чтобы содействовать ратификации Советским Союзом договоров о сокращении вооружений. Госсекретарь решил устроить ужин в посольской резиденции Спасо-хаус для горбачевского окружения, а также пригласить на него президентов союзных республик и председателей республиканских Верховных Советов. Это был способ обойти щекотливую проблему – не встречаться отдельно с Ельциным. Бейкер с Мэтлоком также наметили отдельную встречу в Спасо-хаусе с руководителями трех балтийских государств^[663].