6 сентября Горбачев созвал в своем кремлевском кабинете первое заседание Госсовета. Состоящая из республиканских суверенов новая правящая олигархия с трудом верила свалившейся политической удаче. Ельцин позволил Горбачеву вновь оказаться в центре событий – по крайней мере, на время[1183]
. Первым вопросом на повестке дня стояла независимость прибалтийских республик. На съезде обсуждать ее времени не было. Горбачев попытался выстроить юридический водораздел между «восстановлением» уничтоженной в 1940 году государственности балтийских стран и суверенитетом других республик СССР. Двумя годами ранее такой шаг был бы революционным. Теперь же он выглядел как легалистская уловка. Представители балтийских стран в Госсовет не входили, но на заседании «случайно» оказался премьер-министр Эстонии Эдгар Сависаар. На самом деле он переживал, что «междуцарствие» в Москве может завершиться в любой момент – Ельцин и Горбачев достигнут соглашения, после чего Россия поставит под сомнение балтийскую независимость. На встрече Сависаар называл других республиканских лидеров по-советски «товарищи» и всячески пытался выдерживать примирительный тон. «Вопрос о нашем разводе не надо драматизировать, – сказал он. – Потому что мы все в одном географическом пространстве. Мы не можем улететь на Луну»[1184].Республиканские лидеры проголосовали за формирование делегации, которая будет вести переговоры с тремя балтийскими республиками «по всему комплексу вопросов, связанных с защитой прав граждан и интересов этих республик и СССР». Это означало длительный процесс урегулирования соглашения о разводе с многочисленными условиями и оговорками. Горбачев попросил Яковлева, Шеварднадзе и Собчака возглавить переговоры, каждый из них должен был отправиться в одну из трех республик. На следующий день «Известия» мелким шрифтом опубликовали текст признания Госсоветом независимости прибалтийских стран, рядом с новостью о столкновениях между хорватами и сербской армией[1185]
.Ставка Горбачева на временное правительство стала его последним и самым отчаянным шагом. В активе у него оставались только конституционный статус Президента СССР, международная слава и страх республик перед полным экономическим крахом. Однако всего за два месяца призрак нового Союза развеется, как короткое московское бабье лето. Ельцин хотел, чтобы его Россия стала естественным лидером постсоветского пространства без какого бы то ни было органа власти над ним. Горбачев тешил себя иллюзией, что экономических страхов и поддержки его Западом будет достаточно, чтобы загнать республиканских властителей в общий политический проект. На самом же деле он просто подставлял свое плечо под выпавшее на долю Ельцина и республиканских баронов политическое бремя. Или, как позднее говорил его пресс-секретарь Андрей Грачев, Президент СССР поставил себя в положение короля Лира, раздав свое «царство» взамен на обещания добрых намерений[1186]
.Глава 13
Какофония
Вся королевская конница,
Вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая…
Шалтая-Болтая собрать!
Что с возу упало, то пропало.
КОНЕЦ КРЕДИТАМ
После августовского путча советский МИД попал в сложную ситуацию, поскольку большинство дипломатов выполняли приказы хунты. «Будь я высокопоставленным советским чиновником, то, наверное, сделал бы то же самое, что сделал Бессмертных и другие коллаборанты», – самокритично заметил в дневнике британский посол Родрик Брейтвейт. Российский министр иностранных дел Андрей Козырев направил в штаб-квартиру МИДа группу следователей для чистки высшего эшелона советской дипломатии. После того как Горбачев уволил Бессмертных, настала очередь его первого зама Юлия Квицинского – тот визировал телеграммы в посольства и консульства СССР, предписывающие сотрудничать с ГКЧП. Советский посол в Риме Анатолий Адамишин понял, как ему повезло, что во время переворота он оказался в отпуске в Москве – это обеспечило ему алиби[1187]
.