Коллапс. Гибель Советского Союза

«Лебединой песней» для международного престижа Горбачева стала конференция по ближневосточным делам в Мадриде. Мероприятие, прошедшее с 30 октября по 1 ноября, ознаменовало многолетние усилия советских и американских дипломатов. Министр иностранных дел СССР Борис Панкин и госсекретарь США Джеймс Бейкер совершили чудо, убедив враждующие стороны арабо-израильского конфликта принять участие в конференции. Это была настоящая дипломатическая драма – балансирование на грани разрыва, отчаянные эмоции, сенсационные заявления и заключенные в последнюю минуту соглашения. 18 октября, после двадцати четырех лет вражды и отчуждения, Советский Союз в полном объеме возобновил дипломатические отношения с Израилем. Бейкер встретился с Ясиром Арафатом, лидером Организации освобождения Палестины (ООП), которую Израиль и США считали террористической организацией. Советско-американское сотрудничество на Ближнем Востоке было давней мечтой Леонида Брежнева. По горькой иронии судьбы Горбачев осуществил эту мечту, но к этому моменту СССР сжался до размеров его кремлевского кабинета^[1365]

.

«Судя по информационным бюллетеням, это может быть моя с ним последняя встреча такого рода… Будет интересно узнать, в каком он настроении», – надиктовал Буш для своего дневника накануне вылета из Вашингтона^[1366]

. 30 октября Буш и Горбачев совместно открыли Мадридскую мирную конференцию. На видном месте были флаги США и СССР, а старт заседанию дал Панкин, ударив церемониальным молотком. Советский лидер вел себя так уверенно и естественно, что Буш и другие представители Запада задавались вопросом, насколько правдивы сообщения о закате его политической карьеры. Тем не менее конференция оказалась предвестником конца Горбачева как государственного деятеля и вместе с ним советской дипломатии. В день, когда глава СССР отправился в испанскую столицу, Андрей Козырев объявил о сокращении штата советского МИДа до 300 сотрудников – то есть в десять раз. Функции министерства ограничивались теми, которые ему делегирует Россия и другие республики. Козырев пояснял, что поскольку МИД и его зарубежные активы принадлежали до 1917 года российскому государству, они должны стать достоянием новой России. В Москве многие советские дипломаты вели переговоры с Козыревым и его сотрудниками, чтобы получить работу в российском МИДе. В конце концов, они русские и готовы служить России, рассуждали некоторые из них^[1367]

.

Панкин ждал, что Горбачев позвонит Ельцину по поводу ситуации с МИДом, но в Мадриде советский лидер наслаждался каждой минутой пребывания на мировой арене, и ему было не до того. Горбачев рассчитывал, что как друг американский президент публично его поддержит, однако Буш хранил дипломатическое молчание. Вместо этого он спросил у Горбачева о советских вооруженных силах, контроле над ядерным оружием и независимости Украины. Советский лидер отмахнулся от этих опасений^[1368]

. Он снова попросил у Буша денег: «10–15 миллиардов долларов – это для нас немного, и погашение [этой суммы] не представляет серьезной проблемы». Буш пообещал дать 1,5 миллиарда долларов «на зиму» и быстро добавил: «Если это [предложение] оскорбительно, я вернусь, посоветуюсь и посмотрю, что можно сделать». Более прямолинейный Бейкер заявил переводчику Горбачева Павлу Палажченко: «Берите полтора миллиарда наличными, возьмите их, пока мы не передумали». Горбачев из гордости отказался^[1369].

1 ноября Панкин получил телеграмму от своего заместителя, который писал, что «надо не мир на Ближнем Востоке восстанавливать, а МИД спасать». Главе внешнеполитического ведомства пришлось досрочно покинуть конференцию и лететь назад в Москву, чтобы готовиться к встрече с Ельциным и лидерами республик. Перед тем как уехать, Панкин беседовал с Бейкером и намекнул на причины отъезда. Тот выразил понимание и даже пообещал поговорить с Бушем, чтобы тот позвонил Ельцину. «Видит Бог, у меня и в мыслях не было этого, и я до сих пор не знаю, был ли сделан такой звонок», – вспоминал Панкин в своих мемуарах^[1370].