Колокол

Голова стала лёгкой, как и тело; ничего уже не болело, но и не ощущалось. Фабьен наклонился ко мне, я уже почти его не видел. Они что-то опять обсуждали, на Фабьена кричала Ирен. Ко мне опять направился доктор; он вколол в меня ещё один шприц. Вся комната покрылась туманом, а вскоре вовсе потонула в нём. Больше я ничего не видел.

21 глава

– Куда мы едем в такую рань? – спросил Юбер, запрягая лошадь.

– В город, – Фабьен то и дело оглядывался по сторонам.

– Кого-то ждёте, месье?

– Нет, никого.

Юбер затянул подпругу, не торопясь продел через голову кобылы хомут, набросил на шею, пристегнул вожжи к уздечке, расправил застрявшую в упряжи поседевшую гриву. При этом он что-то неторопливо насвистывал, что ещё больше раздражало Фабьена.

– Можно побыстрее?

– Можно, – сказал Юбер и пошёл обходить повозку, наклоняясь у каждого колеса. – Так эта птица была не вам? – спросил он.

– Мне не мне, какая тебе разница… Чего ты там возишься?

Юбер лишь пренебрежительно фыркнул, но и не думал поторапливаться.

Этот конюх задавал слишком много вопросов и не спешил исполнять никаких просьб. Будь Фабьен чуть решительнее, то уволил бы его ещё лет десять назад. Но нет, он лишился всей своей прислуги, всей, кроме этого брюзгливого нахлебника и ни к чему не брезгливой Люсинды… От неё был хоть какой-то толк, от этого же недоветеринара никакого толку не было. Но после того, как Юбер нашёл его сына в лесу, после того, как мчался ради него в город, Фабьен терпел все его выходки – и пьянство, и шашни с Люсиндой, и бестактность, с которой тот лез в дела семьи.

– И зачем нам в город? – Юбер усаживался в поскрипывающую временем повозку.

– По делам.

– По каким ещё делам?

– Не твоё дело!

– Куда ж я тогда поеду, если не моё?

И правда, подумал Фабьен, он же не сказал куда.

– В оружейную лавку, доволен теперь?

– Патроны закончились? – Конюх ухмыльнулся. – Сказали бы, я б и сам привёз.

Говоря по правде, Фабьену совсем не хотелось оставаться дома одному – если к нему придут, кто ж его тогда защитит? Лучше уж он будет с Юбером, лучше уж слушать его плебейские бредни, чем не услышать потом ничего. Покойники обычно не слышат.

– Так чего не сказали-то? – не унимался Юбер. – Или, думали, просчитаю вас?

– Ты это, – замахал на него Фабьен, – ты не лезь, куда тебя не просят.

– А я-то думал, чего это вы по птицам стрелять перестали…

– Езжай давай и не болтай лишнего!

Фабьен, кряхтя, поднял одну ногу на ступеньку, почувствовал, как потянул мышцу бедра, застонал, схватился за поручень, медленно подтянул всё тело – и вот уже другой ногой был в повозке.

Повозка прогнулась. Юбер свистнул во все щёки и погнал несчастную лошадь по дороге, ведущей в лес. Кобыла, которой было без малого четверть века, не торопилась никуда бежать; она нехотя перебирала копытами, не слыша ни свиста Юбера, ни причитаний тяжёлого хозяина.

– Что мы так плетёмся, Юбер? – ворчал недовольный Фабьен.

– Да всё как всегда, месье.

– Нет, не как всегда! – Он ёрзал на сиденье, то и дело нащупывая в кармане пустой, бесполезный револьвер. – Почему так медленно, я тебя спрашиваю? Я бы пешком быстрее дошёл.

– Хотел бы я посмотреть, – усмехнулся Юбер, но, поймав колкий взгляд хозяина, подавил подступающий смех. – Лошадь того и гляди издохнет, месье, а вы в город собрались…

– А как же потом за провизией?

– А мне почём знать? Лучше б лошадь новую купили, а эту пристрелить бы…

– Тебя хлебом не корми, дай кого-нибудь пристрелить, ветеринар хренов.

– Не хочется мучить скотину, – гундел Юбер, – она вон еле дышит, хуже, чем вы, месье, как бы не померла по дороге…

– Что значит «хуже, чем я»? – возмутился Фабьен. – Нормально я дышу, – он повысил голос, закашлялся и задохнулся.

– Отдышались? – спросил Юбер минут через пять.

– Отдышался, – рявкнул Фабьен.

Насчёт этой кобылы Юбер был прав: помереть она могла хоть сейчас, вот только купить другую было не на что.

– Так чьи это были часы? – спросил после недолгого молчания Юбер; он вообще не умел долго молчать.

– Какие часы? – спохватился Фабьен.

– Которые я вам давеча принёс.

– Откуда мне знать.

– Может, доктора?

Фабьен не хотел вспоминать о часах; он знал, чьи они были, он знал, что не доктора, что доктор здесь вообще ни при чём, но поговорить об этом странном типе ему хотелось.

– Может, и доктора, – Фабьен кивнул.

– Не нравится он мне, – Юбер скривил рожу.

– И мне! И мне не нравится, – завопил Фабьен так радостно, будто встретил в этом конюхе и соратника, и друга, и всех в одном.

– Он своим носом чуть землю не вскопал, – сказал Юбер, – зубами вцепился в корни, как зверь какой…

– Ты его что, так и нашёл? Что, прямо-таки зубами? – вытаращил, насколько это было возможно, заплывшие глаза Фабьен.

– Да, – протянул Юбер. – Весь рот в этой коре… Я думаю, это он от боли.

– От какой боли? – Фабьен похолодел.

– От какой, от какой – от обычной… Мне вон когда на войне пулю из плеча доставали, я чуть палку не раскусил; главное, что не язык.

– На какой войне, Юбер? Ты не воевал!

– А мог бы…

– Да ну тебя!

– Но пулю мне всё равно доставали, – продолжил конюх.

– Почему ты постоянно врёшь?