Колокол

– Стрелять буду! – только и успел крикнуть тот, как кулак Юбера прилетел ему в лицо.

Фабьен так и лежал на земле, придавленный коленом громилы, и тихо, протяжно стонал.

22 глава

Отец Франсуа Ланге не спал уже третью неделю. В его почтеннейшем возрасте это было сродни самоубийству, чего он никак не хотел и пока не мог себе позволить. Но и приказать себе спать он тоже не мог. Под утро Ланге еле волочил уставшие ноги по длинному коридору старого храма – от кельи до выхода было без малого триста шагов. Когда-то эти стены были наполнены светом – его пропускали высокие окна в розовидных цветных витражах. Теперь не было ни витражей, ни окон; всё заколотили, почти ничего не осталось. Грешно было так думать, но, казалось, Господь давно покинул это место.

– Прости меня, Господи, – священник перекрестился, понимая, что недолго ему осталось и что за это «недолго» ещё многое надо успеть.

Храм стоял на осевшей горе; раньше она возвышалась над лесом, а сейчас будто стала вровень с ним. Отец Ланге вышел на воздух, вдохнул глубоко, насколько могли позволить его неподвижные лёгкие, и выдохнул так же протяжно. Осень подбиралась медленным шагом к порогу опустевшего божьего дома, и лес ещё больше поредел. Говорили, когда-то он был густым, беспросветным, но потом… «На всё воля Божья…» Вздохнув, святой отец пошёл к калитке посмотреть, не принёс ли кого чёрт.

Вчера опять приходили те люди; теперь они навещали их раз в неделю, чем очень пугали и его, и Марию. Девушка жила в стенах этого храма с младенчества; мать её с трудом разрешилась и сразу же отдала душу Господу, мир праху её, а Франсуа Ланге воспитал малышку. Откуда пришла эта женщина, священник не знал – он лишь успел благословить её и ребёнка. Прошло с тех пор почти двадцать лет. Земля эта для малышки стала домом, как и стены храма, как и небольшие кельи в этих стенах, где спала Мария. Уезжать в город она не хотела; так и жила здесь, помогая пришлым, заблудшим людям, – кто-то нет-нет да и приходил. Франсуа Ланге отпускал им грехи, благословляя после исповеди, и отправлял с чистым сердцем навстречу новым согрешениям. Он знал, что люди приходят к нему, когда уже не могут простить себя сами, а надо бы приходить каждый день. Но разве для того есть время? Времени сейчас ни у кого нет.

Он прошуршал дальше, волоча неподъёмные ноги, которые, казалось, ещё спали и никак не хотели идти.

Возле калитки сидела Мария; когда бы ни встал отец Ланге, она уже не спала. Сегодня девушка была весела необычно. Её розовые щёки ещё больше отдавали румянцем, глаза сияли синевой – прекрасное дитя, с каждым днём она становилась ещё прекраснее.

– Благословите, святой отец, – она поцеловала его руку.

– Благослови тебя Бог, дочь моя, – он перекрестил её.

Мария подняла глаза и с улыбкой посмотрела на падре. Утреннее солнце белым ореолом сияло над её пушистыми локонами, будто сам Господь озарял её своим светом.

– Я сегодня ничего не слышал, или мне показалось?.. – спросил Франсуа Ланге.

– Не показалось, отец, – Мария улыбалась, – ночью всё было спокойно.

– Он ещё спит?

– Да, и вчера ночью спал, и два дня назад.

– Бог услышал наши молитвы.

– Я каждый день молюсь за него, святой отец.

– Молись, дочка, молись. Да услышит Он каждого, кто просит, но скорее тех, кто просит не за себя.

– Беспокойная у него душа…

– С чего это ты решила? – Ланге сел рядом и взял Марию за руку. – Душа у него спокойна, потому как чиста; ничего не мучает его, ни греха в нём нет, ни сожалений. Беспокойный разум его – это другое…

– И ничего нельзя с этим поделать?

– На всё воля Божья.

– Что же будет с Жоэлем, когда… – Она закусила губу и попыталась не плакать, но это у неё получалось плохо.

– Не думай, Мария, всему своё время.

Мария не могла об этом не думать. Чем бы она ни занималась, что бы ни делала, в голову ей лезли только плохие мысли. Она молилась, молилась, но ничего не помогало. Страх поселился в ней злобным червём и каждый день поедал изнутри. На ней были отец и Жоэль, и пусть парнишка был немногим старше её, забот о нём было, как о ребенке.

Сегодня ночью Жоэль хорошо спал, как и последние ночи. Обычно он часто ходил по покоям, сносил всю дворовую утварь, что-то бессвязно мычал, будил и её и падре. Сказать, что его беспокоит, он тоже не мог – Бог лишил его речи. На всё воля Господа, говорил на то падре. И за что она ему такая воля, думала тогда Мария, но не решилась сказать. Парень был весь в себе – вот смотрит на тебя, а кажется, будто сквозь смотрит… Марию тогда пробирало от дрожи, но виду она не подавала. Пыталась растормошить его, но тоже впустую. «Не слышит он тебя, дочка, – говорил ей святой отец, – не беспокой мальчишку». Странный был парень этот Жоэль, вроде не слеп, а не видит… И что с ним теперь будет, что станет с ними со всеми? Никому до них нет дела.

– Когда они снова придут? – спросила Мария, хоть и сама не хотела того знать.

– Да кто ж их разберёт, – ответил падре.

– И ничего нельзя сделать?

– А что тут сделаешь… Что должно случиться, то случится.