Кольцо Анахиты

Меня снова заливает волна ненависти, хочется закричать, позвать стражу, но… почему-то я молча отступаю, позволяя ему зайти в комнату. Сажусь на скамью у окна, где на столике горит свеча, он остается стоять у двери.

– Скажите, миледи, что произошло сегодня утром? Вы посмотрели на меня, сказали «Джон» и потеряли сознание. Я напомнил вам кого-то?

– К несчастью, вы похожи на моего покойного жениха, мастер[1] Кнауф – если, конечно, вас можно называть мастером, – я стараюсь держать себя в руках, но мои слова так и сочатся ядом.

– Понимаю, – кивает он, делая вид, что не замечает ни моего тона, ни насмешки над его положением. – Такое может очень сильно расстроить. Простите, что невольно огорчил вас, миледи.

Он поворачивается к двери, но я – неожиданно для себя – прошу его присесть на низкий табурет у двери.

– Вас не смущает беседа с простым ремесленником, миледи? – с усмешкой спрашивает он, пытаясь поудобнее устроиться на жестком сиденье, а я благодарю Бога за то, что в комнате полумрак, и не видно, как сильно я покраснела.

– Вы сказали, что я слишком стар для ученика, – продолжает он, не дождавшись моего ответа. – Возможно, вы правы, мне двадцать четыре года, в этом возрасте уже стыдно мыть для мастера кисти и растирать краски, это работа для мальчика. Но я не связан условностями и могу себе позволить делать то, что мне интересно. А мне интересно учиться у великого Гольбейна. Хотя мой отец это, разумеется, не одобряет.

– А кто ваш отец? – мне не удается сдержать любопытство. – Откуда вы? На вас немецкое платье, вы хорошо говорите по-английски, как образованный человек, но с тем же акцентом, что и бывшая королева Анна.

– Если я расскажу, миледи, вы будете первой в этой стране, кто узнает обо мне правду. Но ведь вы не собираетесь поддерживать со мной какие-то отношения, не так ли? Поэтому будет лучше, если я останусь для вас ремесленником Кнауфом, который и мастером-то никогда не станет.

– Пожалуй, вы правы, – отвечаю я, безуспешно пытаясь снять с пальца кольцо, которое по-прежнему грызет мой палец.

– В таком случае, спокойной ночи, миледи.

Кнауф встает, кланяется мне и выходит из комнаты.

Гольбейн продолжает писать портрет Екатерины, и я часто вижу его ученика. Вид Кнауфа уже не вызывает у меня той острой боли, которую я испытала при первой встрече. Теперь эта боль тягучая, мучительная – но сладко мучительная, и я ловлю себя на том, что хочу увидеть его снова. Так же неодолимо хочется прикасаться языком к прикушенной губе, одновременно увеличивая и – странным образом – уменьшая боль. Но Кнауф лишь вежливо кланяется и не говорит ни слова. Никакого ночного разговора в моей комнате словно не было.

Не удержавшись, я спрашиваю Гольбейна о его ученике, когда застаю художника одного: он поправляет что-то в уже законченном портрете.

– Кнауф? – рассеянно переспрашивает Гольбейн. – Он откуда-то из Германии. То ли из Бадена, то ли из Вюртемберга, не знаю точно. Одно могу сказать: деньги ему не нужны. Похоже, из богатой семьи. Не уверен, что Кнауф – его настоящее имя. Но мне это безразлично. Он, конечно, никогда раньше не учился, но у него большие способности. Могу сказать, что он и сейчас уже художник. Хотите, напишет ваш портрет? В подарок вашему жениху?

– У меня нет жениха, – голос дрожит, меня как будто холодным ветром обдуло.

– Разве? – удивляется Гольбейн. – Вы же леди Маргарет Даннер, дочь графа Скайворта, не так ли? Я слышал, что отец уже нашел вам мужа. Но, возможно, я ошибаюсь, миледи, простите, если так.

Я выхожу из зала и без сил присаживаюсь на сундук в нише. Неужели действительно отец нашел мне жениха, и все об этом знают – кроме меня?

Но в неведении я остаюсь недолго. О предстоящем браке мне объявляет сам король – по всей видимости, он-то и подыскал жениха, а вовсе не отец. Мой будущий муж вдвое старше, бездетный вдовец, происхождения незнатного. Его отец был богатым торговцем, а сам сэр Грегори Форестер, пожалованный рыцарством, – посол Его величества в Португалии. Поскольку мы не можем познакомиться лично, ему отправят мой портрет.

Судя по всему, жениха я увижу только на свадьбе – обычное дело при заочной помолвке. Конечно, моего согласия спросят, но лучше даже не пытаться ответить отказом. Остается только молить Бога, чтобы со мной не произошло того же, что и с Анной Клевской, ей ведь тоже никто не показал портрет будущего мужа, даже сильно приукрашенный. Ночью я плачу в подушку, к утру смиряюсь. В конце концов, единственный человек, за которого я хотела выйти замуж, мертв, так не все ли равно? Может, этот самый сэр Грегори тоже умрет перед свадьбой. Или после – и я наконец-то стану пресловутой богатой вдовой.