Кольцо Фрейи

– Это пока преждевременно! – твердо оборвал его Горм, недовольно хмурясь. Мало того, что в его собственной семье назрел раскол, так еще дерзкий младший сын во всеуслышание объявил об этом – при епископе, при хёвдингах Хейдабьора! – Пока я не вижу причин отказываться от богов наших предков, тем более когда они являются нам в таком приятном облике. – Взгляд его смягчился, перейдя на Гунхильду. – Ну так что же ты ответишь нам, девушка? Все уважаемые люди, что здесь собрались, желают услышать твое решение.

– Я хочу быть королевой там, где правили поколения моих предков, – ответила Гунхильда, и голос ее звучал твердо. Принятое решение неожиданно доставило ей самой облегчение и удовольствие: она спасала брата, устраивала свою судьбу, а еще получала возможность немного отомстить Харальду, сделав то, чего он так не хотел. – В Южном Йотланде и в Хейдабьоре. И так сложилось, что быть там королевой я могу лишь при условии, что стану женой сына Горма. Поэтому я согласна.

– Да услышат боги твои слова! На празднике Дня Госпожи мы призовем их в свидетели вашего обручения, а я могу быть только рад, что в мою семью входит женщина, исполненная стольких достоинств: знатная родом, красивая собой, отважная, разумная, верная своему долгу и преданная чести рода! Надеюсь, что и моему роду ты будешь так же верна, когда войдешь в него! – Горм улыбнулся, намекая на недавний ночной переполох.

Харальд снова переменился в лице.

– Ты создана быть королевой Дании, единственной королевой! Ты станешь достойной преемницей моей дорогой супруги, королевы Тюры, и будешь украшением этой страны, истинной Фрейей, подательницей добра и благополучия.

– Благодарю тебя, конунг, – ответила Гунхильда.

Такое красноречивое восхваление требовало ответа, но она не могла быть уверена, действительно ли Горм так думает или только пытается заговорить зубы и ей, и хёвдингам с юга, опутать лестью и сломить волю к дальнейшему сопротивлению.

Впрочем, чтобы не расслабляться, стоило лишь взглянуть на застывшее, хмурое лицо Харальда, на котором отражалось вовсе не желание смириться с поражением. Хороший же из него выйдет христианин! Епископу придется немало потрудиться, прежде чем он сможет внушить этому викингу понятие о смирении и любви к своим врагам!

Эта мысль позабавила Гунхильду, и она улыбнулась – как раз тогда, когда Харальд вдруг взглянул на нее. В ее улыбке он увидел торжество и ожесточился еще больше.

– Стало быть, тогда и мы останемся до вашего обручения, – кивнул Альвбад. – Жители Хейдабьора и торговые гости должны иметь надежных свидетелей передачи прав.

В тот же день Харальд уехал, забрав жену и своих людей. Его собственная усадьба располагалась недалеко, и он мог добраться туда засветло: дни уже удлинились настолько, что были почти равны ночи. Вот-вот должно было наступить весеннее равноденствие, а вслед за ним, в первое новолуние, праздник начала лета – День Госпожи. Судя по намекам Ингер, перед отъездом Харальд еще раз крупно поговорил с отцом и братом, хотя этот разговор уже ничего изменить не мог – решение было принято и объявлено.

Гунхильду по поводу отъезда Харальда наполняли противоречивые чувства. Она испытывала облегчение от того, что его нет, могла расслабиться и отдохнуть душой, зная, что не увидит его ни в гриде, ни во дворе; с другой стороны, дом и усадьба без него опустели. Казалось, во всем наступил застой и настоящая жизнь начнется только тогда, когда он вернется. Как будто ничто важное без него не могло произойти, хотя на самом деле Гунхильда не считала важным ничто происходившее без него. Но ведь он здесь не живет, у него свой дом, и в Эбергорде он бывает только, чтобы навестить родичей. В одном доме они никогда жить не будут. Но и это к лучшему, зачем ей враг в собственном доме? – убеждала себя Гунхильда, стараясь не думать о другой, настоящей опасности, которой ей могло бы грозить постоянное присутствие Харальда.

Согласие на обручение принесло ей благие перемены: она могла больше не сидеть в заточении и вернулась в женский покой. Горм считал, что больше нечего опасаться вероломства с ее стороны: ведь она дала согласие на брак с Кнутом в присутствии хёвдингов Хейдабьора и не захочет нарушить слово, уронить свою честь в глазах тех самых людей, на которых только и может опереться.

В общем, и Эймунд тоже мог больше не жить в чулане, но предпочел остаться там до полного выздоровления – чтобы иметь больше тишины и покоя, как он говорил, хотя Гунхильда знала, что особым ценителем этих благ ее брат никогда не был. Скорее, ему нравилось, что Ингер может навещать его там без лишних глаз и ушей. Днем она теперь приходила вдвоем с Гунхильдой, зато вечерами прокрадывалась туда одна, стремясь не быть никем замеченной – об этих посещениях сама Гунхильда знала только от Эймунда. И в женский покой Ингер возвращалась не скоро…

Однако, занятая своими делами, Ингер не упускала из виду и чужих. Возможно, именно знакомство с Эймундом сделало ее особенно проницательной и позволило разглядеть за внешней ожесточенностью брата против Гунхильды нечто совсем иное.