Кольцо времён. Путь Упуата

Египтолог ещё тараторил что-то в трубку, заверяя Кахина, что непременно всё исправит, но связь оборвалась. Отняв от уха телефон, Борька уставился перед собой. Никаких угроз, по крайней мере высказанных напрямую, – всё чинно, учтиво… Но стало понятно, что прямо сейчас его, Борькина, судьба лежит, аккуратно разделанная, на жертвенном подносе, под немигающим взглядом Ока Хора. Один неверный шаг – и от него даже воспоминаний не останется.

Накатило вдруг такое отчаяние, такое гнетущее чувство беспомощности, словно весь мир вдруг стал тесным саркофагом, стенки которого смыкались вокруг него. Отчаяние перешло в бессильную ярость, которая не могла найти выхода. Со всей силы Борька ударил телефон об пол, топтал его, рыча проклятия по-русски, по-арабски и даже по-древнеегипетски, пока не успокоился. Тяжело дыша, он сел, посмотрел на стекло, сплошь покрытое трещинами, на безнадёжно испорченный чехол со скарабеем, на блестящие осколки, застрявшие в ворсе мягкого ковра. Жаль, со всеми проблемами невозможно было расправиться так же легко…

Протянув руку, Борька сгрёб остатки телефона и засунул в карман, потом поднялся, как во сне доковылял до уборной и уставился в зеркало. Человек, смотревший на него из-за стекла, выглядел немногим лучше телефона – раздавленный, почти расколотый. Глаза лихорадочно блестели, очки перекосило, а лицо побагровело.

Нужно было успокоиться. Самым главным ресурсом Николая Боркина всегда был ум, а паника и ярость ум как раз притупляли. Так нельзя. Так он точно ничего не решит.

Он умылся холодной водой, потом принял душ, а когда привёл себя в более-менее приличный вид – покинул номер. Уже внизу, на ресепшене, он поинтересовался, давно ли ушли госпожа Ясмина бинт-Карим и мистер Якоб Войник. Оказалось, что номер был оплачен до завтра, и гостей ждали обед, ужин и завтрак, но Борька отказался от всех этих благ. Госпожа Ясмина покинула отель рано утром, мистер Войник – после полудня. Посетовав вслух, что телефон разрядился, египтолог сдал ключ-карту и попросил сотрудника отеля вызвать такси.

Дорога домой в памяти не отложилась – Борька словно выпал из реальности, покинул тело, предоставив тому двигаться по инерции. Дальше были какие-то дела по дому, чтобы немного отвлечься, а поздним вечером – прогулка с любимым Пластиком. Вот там-то, в темноте, рассеянной золотистым светом редких фонарей, его снова подстерегло отчаяние. Накатило тяжёлой волной, удушливой, словно пустынный зной. В густых тенях, выползающих из переулков и подворотен, мерещилось какое-то смутное пугающее движение. Борька то и дело смаргивал и протирал очки. Особенно не по себе становилось, когда по-буддийски спокойный Пластик вдруг застывал и подолгу всматривался куда-то, навострив уши. Пару раз даже гавкнул, что за английскими бульдогами вообще водилось редко.

Борька смотрел на яркие прямоугольники окон, зажигавшиеся один за другим – словно воины света, поднимающиеся, чтобы дать отпор сгущающейся тьме. Последняя преграда между жизнью и смертью.

Возвращаться в пустую квартиру не хотелось – она перестала быть убежищем с тех пор, как там побывали люди Кахина. Египтолог устало опустился на скамейку у небольшого сквера неподалёку от дома. Сэр Говард Картер всегда был не прочь отдохнуть, поэтому чинно устроился у ног своего человека, привалившись к нему тёплым боком. Борька чуть улыбнулся и потрепал друга по складчатой голове. Хоть бы псу не навредили… От этой мысли сводило желудок.

Итак, если Якоб передаст кольцо Тронтону, Борька лишится козырей. Он был пешкой, которая могла стать ферзём, но в случае неудачи Кахин без сожаления уберёт его фигуру с доски. «А может, просто оставит в покое?» – робко подала голос надежда. Ведь он, Боркин, был человеком маленьким и для игроков такой величины – совершенно бесполезным.

Египтолог покачал головой, отвечая самому себе. Он мог быть бесполезен, а всё же оказался вовлечён в игру. Лишние свидетели в таких делах не нужны. Даже несчастного Ахмеда, добродушного охранника музея, убрали – как будто пыль смахнули. Иногда человеческая жизнь весила не больше песчинки. Так и их с Яшкой жизни вот-вот готов был разметать безжалостный хамсин.

Террористы или культисты… какая теперь разница? Власти над чужими судьбами у них было предостаточно. И профессор Тронтон тоже хорош… ведь мог бы объяснить, предупредить конкретнее. Или у самого тоже совесть была нечиста? Все эти его туманные намёки, обрывки рассказов о семье Карнагана и о дельцах с чёрного рынка, охотившихся за редкими предметами, покупавшими иные объекты не только деньгами, но и кровью. И тот звонок на крыше «Хилтона» после конференции… Редко когда Борька слышал такое волнение в голосе обычно спокойного циничного профессора.