Кольцо времён. Путь Упуата

Борька помогал ускорить процесс – приносил расшифровки с древнеегипетского, которые Карнаган затем скрупулёзно проверял глазами Якоба. Египтолог после новостей о смерти профессора замкнулся в себе, но, похоже, работа помогала отвлечься и ему, и он ушёл в тексты с головой.

Записи в дневниках, касавшиеся чего-то личного, Джонатан обходил, а Войник благоразумно не задавал лишних вопросов. Тронтон и без того рассказал ему многое, да и последние мысли и эмоции лорда Якоб пережил как свои собственные – все страхи и сожаления и нисходящий покой.

Дни слились в единую ленту. Время в лавке Фарука текло иначе, и это лишь усугубляло общее странное ощущение «безвременья». Якоб и Борька мало ели и спали, а кофе уже, казалось, тёк по жилам вместе с кровью. Торговец иногда пространно высказывался о нуждах физических тел, но кто бы его слушал?

– В чём был смысл ритуала изначально? – спросил Войник в один из этих дней.

«Мы с ней воссоздали ритуал, чтобы обезопасить проход… и чтобы освободить их обоих. Но дверь – всего лишь дверь. И что она выпустит наружу, зависит исключительно от призывающего».

– А чего пытался добиться Карим ибн-Аджрад?

«Сначала – Знания, потом – власти. Знание в самом деле даёт власть над людьми. Некоторых это развращает. А когда ты повелеваешь живыми душами, как… послушными марионетками… это в самом деле меняет восприятие».

В голосе Джонатана – если эти мыслеформы можно было назвать голосом – послышалась горечь.

– И новый Кахин ищет того же? Власти над временем и потусторонним? Ума не приложу, что со всем этим добром делать. Ну, познавать мир, допустим, интересно. А властвовать – не слишком ли много мороки?

«Это и отличает вас, мой друг. Вам не понять, и я не сумею объяснить, потому как сам никогда к такому не стремился. Но иногда, чтобы одолеть сильного, вам нужно оружие. И власть, да».

– Я просто хочу помочь…

«А я хочу научить вас, что надлежит сделать. У Кахина были годы, чтобы стать тем, кто он есть сейчас. И у него были хорошие учителя… особенно один. Тот, что полтора века пытается прожить чужие жизни».

– О чём вы? – встревожился Якоб, отрываясь от дневников.

«Некоторые люди видят в своих потомках прямое продолжение себя. Разрешите, я процитирую моего соотечественника, дабы облегчить вам понимание.

Отца должна считать ты как бы богом:Он создал красоту твою, и тыИм отлитая восковая форма;Её оставить иль разбить – он вправе…»

[49]

– Звучит жутковато…

«То была дань времени. Но многие несут эти представления и по сию пору. Для того, о ком мы говорим, потомки – отлитая им форма, которую он вправе использовать по своему разумению. Долг крови сковывает их – своего рода семейное проклятие, если вам угодно. Но есть те, кто в самом деле прислушивается с радостью… Боюсь, Карим пустил корни в своём наследнике уже очень глубоко, и, возможно, от этого мальчика уже мало что уцелело. Со временем предок заменит его полностью. Он долго искал себе подходящий сосуд… Скорее всего, это и случится в ходе ритуала».

– Заменит? То есть просто заберёт себе его жизнь? – Якоб почувствовал вдруг леденящий холод, хотя в комнате было душно.

«Именно так. На это мы с вами повлиять никак не можем – выбор сделан и запечатан, в этом выборе иные видят благо».

– У Карима ведь не один наследник…