Колымский тоннель

тюремной больнице. Я даже старался вести себя так, чтобы подольше поприпухать...

-- Что-что? -- Светлана не поняла.

-- Сачкануть,--перевел с лагерного языка Скидан.

-- Задержаться в больнице, -- объяснил Краснов.

-- Чем же вы занимались?

-- Читал в основном. Да смотрел кино.

-- Элевизор, -- поправил Скидан.

-- Да верю, верю, -- Краснов усмехнулся.

-- А что вы читали?

-- Ну, как в тюремной больнице... Попросил Свод законов, его и читал. Не надеялся, что и его-то

дадут. А то набрал бы чего-нибудь художественного.

-- Вы здесь ничего художественного не прочитаете, -- Светлана вздохнула. -- Не выпускают.

-- Почему?

-- А тебе, что же, Виктор Первый ничего не рассказывал? -- Теперь не поверил Скидан.

-- Я ему не доверял. Чересчур заботливый. Таких врачей в тюрьме не бывает.

-- И больше ни с кем дела не имели?

О, Светка бьет сразу в точку! Чтобы у такого мужика...

-- Есть там одна особа, -- сказал Краснов медленно, -- но и с ней -- то же самое. Им всем в душу

хочется, а у меня там... не прибрано.

Все же Краснов, даже при Светке, не очень-то доверял бывшему однофамильцу. Обдумывал

каждое слово... Оставить бы их вдвоем, она б его быстро... Дальше Скидан подумал, что оставлять

их вдвоем все равно придется -- не избежать. Хоть бери ее за руку -- да обратно в тоннель. Так и

жрет глазами доблестного. Сейчас о фронте спросит.

-- Александр Васильевич, а обратно вам не хочется?

-- Куда, в больницу? Или в Советский Союз?

-- На Родину.

-- Хочется, конечно. И в немецком легере хотелось, и в советском, и теперь хочется. А вам --

разве нет?

-- Нет! -- она ответила твердо и мгновенно. -- Ни за что. Я не люблю, когда меня унижают.

-- А кто любит? -- Скидан едва скрыл возмущение.

-- Никто, Васенька, не любит. Но терпят -- многие. А большинство -- просто не понимают...

Спорить с женщиной Скидану не нравилось, и он промолчал. Зато Краснов вдруг заявил:

-- Вы, Света, правы. Терпят почему-то многие. И я бы терпел, если бы вернулся. Можете

презирать.

-- Вы вернетесь?65

Он долго не отвечал. Она сходила на кухню, принесла моченой брусники и повторила:

-- Так что, Саша, вы вернетесь?

Он медленно покачал головой.

-- Нет. Здесь тихо, я здесь останусь...

-- Он правильно боится, -- сказал Скидан. -- Ты в его шкуре не была.

-- Ты, Васенька, тоже не был!

-- Я уже ничего не боюсь, -- так же тихо и медленно, будто самому себе, сказал Краснов. -- Я

сломался. Одни щепки торчат... Я вам скажу, какой я был. Шесть раз за два года мы прыгали к ним в

тыл. Это называется разведывательно-диверсионная группа. Рейды по коммуникациям. Только

бегом, чтобы не догнали. И своих успевали из петель вынимать, и полицаев вешали... Что смотришь,

начальник? Вешал, своими руками! И часовых резал. И слады рвал. И самолет сбил на взлете. Если

б столько натворил на передовой, не знал бы, куда награды вешать. А так -- нормальная работа.

Плевали мы на побрякушки, была бы на месте голова... Потом, в 43-м году, после Курской дуги,

предлагали инструктором в разведшколу: "Хватит, капитан, пиши рапорт и будешь готовить

суперменов." Я им сказал: "Мои боевые товарищи будут здесь хватать "языков" и ордена, а я должен

сохнуть на тыловых харчах? Дудки! Своей охотой -- ни за что, только под конвоем." Вот бог и

наказал... Седьмой заброс был на костры. А костры оказались немецкими. Я уцелел, кажется, один.

Ранили еще в воздухе. Приземлился без памяти, сломал ногу. Вот эту же самую. Из-за нее меня и

Кешка взял... Кешка твой меня и доломал... Это ничего, что я на "ты"? Ну и ладно. Так вот, Скидан,

даже ты меня тогда не сломал. Подумаешь, гадом больше -- служба у вас такая, полканья... А когда

Кешка свою берданку навел, тут я и сдох. Это ж вся страна против меня!..

-- Не вся! -- Светка вскинулась, очень красивая, щеки горят. -- Я тебе говорила!.. Ты забыл?

-- Я этого никогда не забуду. Только я тогда уже сломался. Опоздала. Я от Кешки в жизни бы не

побежал. Я б у него отобрал берданку, я автоматы отбирал... Но ведь -- свой! Народ! Надо было или

зверем становиться или ломаться... Нет, ребята, я туда не вернусь. Я здесь умру от тоски, но так мне

лучше.

-- А мы рады, Саша, -- Светка сказала слишком поспешно, будто только этого и ждала. -- Мы бы

тебя туда и не отпустили. Да ведь, Васенька?

Скидан неопределенно покивал. Сейчас он, кажется, не хотел бы здесь умереть. Да и раньше

вроде не было этого в мыслях. А что хочет и чего не хочет хозяин Краснов, так это его личное дело и

вполне сообразуется с лабирийским Законом о свободе выбора: никого и ни к чему нельзя

принуждать.

-- Ну, и как тебе здешний Свод законов? -- спросил Скидан.

-- А можно жить. Уважают человека. Доверяют человеку. А что еще человеку нужно?

-- Ах, Вася, как он точно сказал! Да ведь? Уважают и доверяют -- больше и в самом деле ни-че-го

не нужно!

-- Интересно, -- сказал Краснов, -- как у них это все так сложилось? И кто они? Я до войны читал

"Человека-невидимку". Может, они все -- невидимки? Они видят друг друга, свои дома, вещи, а мы их

не замечаем, ходим сквозь них.

-- А они -- свозь нас, -- поддержал Скидан. -- И эту бруснику мы с тобой не видим, и Виктор

Первый тебя не лечил...