Комиссия

- Как так? - только и смог повторить Устинов бессильно. - Как так, Прокопий? Брать - и всё тут?

- Сей же момент и в хомуте и в сбруе ведешь ты мерина на свою ограду! - ответил Круглов и поднялся из-за стола.

А через минуту все были на улице - все гости, всё население прокопьевского дома, которого до сих пор не видно и не слышно было нисколько, и младший брат Прокопия, Федот, оказался тут же...

Шуму было и гаму невообразимо. Севка Куприянов развеселился, хотя и пьяно и бестолко-во, а кричал и радовался в коричневую с седым клочком бороду, махал руками. Только Матвейка во двор не вышел, как сидел за столом у окна, так и остался там сидеть.

Этакая бестолковщина на бесконечно тихой и во все времена сумрачной кругловской ограде, с которой гвоздика одного никогда невозможно было выпросить, а нынче просто так, за спасибо уводили рабочего коня, - сманила уйму народу, мужики чуть ли не со всего деревенского угла, кто в полушубке и в шапке, кто в шапке, а кто и вовсе безо всего зимнего; бабы примчались, подбирая подолы; ребятишек, тех вообще было бессчетно, кто-то из них прыгал на одной обутой в пим ноге, а другую, голую, придерживал в ладошке, чтобы не заколела окончательно; а тут еще прискакал Барин - хвост трубой, уши торчком, весь в радости и мнит своего хозяина героем, прыгает, скачет перед ним на задних лапах, норовит лизнуть в лицо.

Но у "героя" в глазах и без того пестрые-распестрые круги, выпито им порядочно, на земле стоится ему слабо и нетвердо, и с каждой минутой делается всё стыднее, всё нелепее. А Проко-пий в это время по-цыгански уже сует ему в правую руку повод, а бывший Севки Куприянова мерин глядит на нового хозяина в упор, и глаза его подрагивают. Не то от счастья, не то еще от чего - разбираться некогда.

Устинов, окончательно слабея, еще раз крикнул Прокопию:

- Задаром?

- Бери-бери! Веди-веди! - И толкал Прокопий одной рукой Устинова в плечо, другой - мерина в голову, а посередке между длинными его руками тряслась пестрая и тощая бороденка, только что не хлопала Устинова по глазам.

В воротах, кем-то быстро распахнутых настежь, Устинов крикнул:

- Тридцать два пуда зерна с меня! Не задаром! - А ему многие что-то закричали вслед, громче всех Прокопий:

- Во как мы, Кругловы, умеем, Никола! Язьвило бы тебя! Во какие мы, Кругловы, широкие! - И Федот Круглов, хотя и младший брат, но совсем уже седой, сунул два пальца в слюнявый рот и пронзительно засвистел.

Устинов повел бывшего Севки Куприянова мерина на собственную ограду. Повел его в шлее, в хомуте, и мерин притопывал сзади и громко дышал ему в спину. Будто бы имея на затылке глаза, Устинов видел походку мерина и всё старание, с которым он шел за своим новым, столь желанным хозяином.

От стыда Устинов был красный и потный, а все-таки счастливый. Шел и думал: "Это ничего! Пьяненькому всё можно, ему сраму не бывает!"

И он привел мерина, поставил рядом с Моркошкой, и Моркошка - друг, так уже и есть верный друг - всё понял, страсть как обрадовался новому напарнику, громко заржал.

Потом Устинов вбежал к себе в избу, небывало строго приказал Шурке, чтобы немедля погрузил в сани тридцать два пуда зерна и отвез на ограду Прокопия Круглова, а сам рухнул в постель и не то трезвым, не то пьяным, не то от счастья, не то со стыда мертвецки уснул.

Однако не дано было Устинову как следует нынче выспаться - час какой-то спустя ему приснилось, будто бы его пришел будить и звать куда-то Игнашка Игнатов.

Домна выпроваживала Игнашку, объясняла, что после пожара, после бессонной ночи мужик ее не пришел в себя и надобно ему отдохнуть; сам Устинов во сне кричал Игнашке: "Да на самом-то деле! Война идет или как? В походе я в каком, когда и поспать некогда, - или как? В постели у себя дома нахожусь, вот где! И далее желаю в ней же находиться!" Воздуху Устинову не хватало, он задыхался от злобы, от сжатия в груди, а когда проснулся, услышал, что так и есть - Игнашка здесь и не отступает от своего.

- Нонче, Домна Алексеевна, - говорил он с хрипотцой, серьезно и настойчиво, - нонче, хотя ты и умная, а всё одно - не твоего ума дело! Подымай Левонтьевича!

Устинов вышел в кухню злой-презлой, Игнашка ему и опомниться не дал:

- Одевайся бегом, Николай Левонтьевич: вся Комиссия в строчном ожидании тебя уже давно находится!

- Да почто так, Игнатий?

- Сильно большой секрет! Придем - тебе сами товарищ Дерябин объяснят! А я не могу: полномочиев недостает!