Комментарий к роману "Евгений Онегин"

гл. 7, L (Пушкин замыкает лирический круг воспоминанием о царстве Терпсихоры — спектакле, с которого все началось, в гл. 1, XX, когда порхающая Истомина предвосхитила отступление в гл. 1, XXX–XXXIV).

Ассоциативный оттенок русского слова ножки (вызывающего в воображении пару маленьких изящных ступней с высоким подъемом и стройными щиколотками) чуть-чуть нежнее, чем французское petits pieds; в нем нет тяжеловесности английского foot, означающего и крошечную ножку, и огромную ножищу; нет и приторности немецкого F"usschen.

Ни Овидий, ни Брантом, ни Казанова не были особо щедры или оригинальны в своем благосклонном мнении о женских ножках. Из более проникновенных французских поэтов можно процитировать Винсента Вуатюра, воспевшего «…deux pieds gentils et bien faits»[213]

(«Королеве Анне Австрийской» / Vincent Voiture, «A la reine Anne d'Autriche», 1644) и нескольких других; но в целом до эпохи романтизма (Гюго, Мюссе) с нежностью о petits pieds писали не слишком часто.

У Байрона в «Дон Жуане» (песнь 2, V и VI) есть банальное описание красавиц Кадиса: «…Одна лишь их походка заставляет колотиться ваше сердце…» и «…Слава Богу, я еще не придумал подходящую метафору…»

Английские перелагатели ЕО успеха здесь не добились: у прямолинейного Сполдинга здесь «три пары красивых ног женщин»; мисс Радин ударяется в энтомологию и обнаруживает «шесть милых ножек»; у Эльтона «три пары женственных ног» и «одна пара, которую я долго помнил»; а у мисс Дейч помимо «ножек» откуда-то берутся «прелестные конечности» и под биение ее сердца «две ножки бегут к своему возлюбленному».

Для нормального переводчика точная передача текста осложняется еще и тем, что Пушкин наряду с ласкательным ножки использует еще и нейтральную форму ноги (как в гл. 1, XXX, 10). Поскольку взятое вне контекста нога

может означать как ступню, так и всю ногу, то в XXX, 10 можно увидеть образ именно длинных женских ног. Но чуть дальше, в строфе XXXIII, ноги означает явно ступни; это, а также платья того времени и росчерки пушкинского пера на полях рукописей убеждают нас, что речь идет о щиколотках, подъемах и пальчиках, а не о голенях, икрах и бедрах.

***

Ср. у П. П. «Разговор с Блэквудом, оригиналом» (Р. Р., «А Word with Blackwood in His Own Way») в «London Magazine and Review» (1 March 1825, p. 413–414):

«…любой, у кого есть хоть крупица вкуса или чувство пропорции, согласится, что ступни и щиколотки француженок неподражаемы. Вынужден признать правду: ступни британок, как правило, не вызывают особого восхищения… Даже в Лондоне вы сыщете лишь двух-трех искусников, способных изготовить дамскую туфлю».

Страсть к высокому подъему, которую Пушкин разделял с Гёте, мой современник, изучающий психологию секса, назвал бы «фетишем ступни». Граф в романе «Избирательное сродство» («Wahlverwandtschaften», 1809), ч. I, гл. 11, так описывает прелестные ножки Шарлотты О.:

«Ein sch"oner Fuss ist eine grosse Gabe der Natur… Ich habe sie heute im Gehen beobachtet; noch immer m"ochte man ihren Schuh k"ussen und die zwar etwas barbarische, aber doch tief gef"uhlte Ehrenbezeugung der Sarmaten wiederholen, die sich nichts Besseres kennen, als aus dem Schuh einer geliebten und verehrten Person ihre Gesundheit zu trinken»[214].

12—14 В копии (и в издании 1825 г.) к словам:

… Грустный, охладелый,Я их все помню, и во снеОни тревожат сердце мне —

Пушкин сделал сноску: «Непростительный галлицизм». Исправление вошло в список опечаток, приложенный к главе шестой (1828).

Возможно, Пушкин здесь вспомнил галльскую конструкцию наподобие «Ainsi, triste et captif, ma lyre toutefois / S''eveillait…»[215] y Андре Шенье («Юная пленница» / «La Jeune Captive», 1794).

Варианты

7—9 В отвергнутых чтениях (2369, л. 14) поэт нежно вспоминает «вальс и экосез», а вместо «России целой» стоит «целом Петрограде», что более логично.

XXXI