Компромат

Она резко обернулась. Слава Богу! Подколзин… Живой.

— Ой, Мишенька… Как я вам рада!

— Я уже весь телецентр обегал вдоль и поперек, — оператор сурово хмурил брови. — Женька вообще ничего понять не может. «В туалет, говорит, зашла, я ее жду, жду, жду… Минут двадцать жду. А потом заглянул — пусто». Что вы в самом деле?

— Мишенька, простите, я… я… — Не находя слов, Дежкина умолкла.

И действительно, как она могла объяснить свое трусливое исчезновение? Но одному она была беспредельно рада — «джинсовый» никакой не бандит. И надо же было так обмануться! Глупость из глупостей.

— Как там начальство? — только и нашлась что спросить.

— Нормалек… Пойдемте, — Подколзин крепко взял Клавдию за локоть и буквально поволок прочь из студии, — открылись новые обстоятельства…

— Обстоятельства чего?

— Сами увидите.

Вторник. 10.37–13.38

Такса недоверчиво обнюхивала его штанину и глухо рычала.

— Вот, — сообщил Игорь, стягивая ботинок, — шел поблизости, гляжу, свет в окне горит. Дай-ка, думаю, зайду… побеседуем за бутылочкой. Мы ведь в прошлый раз так и не поговорили толком.

Ганиев протянул незваному гостю тапочки с загнутыми кверху носами и сокрушенно вздохнул.

— Я тебе так скажу, дорогой, — продолжал Порогин, пытаясь запихнуть широкую ступню в узенькую обувку, — мы с тобой по одну сторону баррикад, хотя на первый взгляд может показаться, что по разные. Ты в каких войсках служил?

— В советских, — простодушно отвечал Ганиев.

— Вот видишь — и я в советских! Стало быть, у нас много общего. За это и выпьем! — Следователь извлек из внутреннего кармана пиджака влажно поблескивающую поллитровку.

Они проследовали в кухню, опрокинули по стограммовой, закусили пловом с курагой, и пошел душевный разговор.

— Эх, Мамурджан Ганиевич, хороший ты парень, — говорил Игорь, пожевывая вязкую курагу, — но несознательный. Держишь дома черт-те что… и еще отпираешься, что тебе не принадлежит.

— Это ты про прюжинки? — догадался хозяин. — Правду рассказываю: не мои прюжинки.

— А чьи?

— Александра Александровича.

— Кто такой Александр Александрович? Где живет, с кем водится?

— Не знаю, слюшай. Он мне не докладывает. Приходит, заберет старые прюжинки, новые принесет, деньги даст — и все.

— Ага! — обрадовался Игорь. — Стало быть, деньги он тебе за это все-таки платит?

— Деньги платит, — подтвердил Ганиев, — без денег сейчас трудно. Когда с Ларисой Ивановной жили, легче было. Готовить она хорошо умела. А я не умею. Только плов варить умею, и все. Хозяйство она хорошо вела. А я не умею. Деньги с зарплаты не остаются. Жить не на что. Александр Александрович помогает.

— Так-так, — изрек гость, разливая водку в стаканы, — хороший парень этот Александр Александрович, как я погляжу.

— Хороший, — согласился хозяин.

— Помогает материально, пружинки в дом носит. Ты хоть знаешь, что это за пружинки?

Ганиев пожал плечами.

— А что в них особенного?

— Действительно, — усмехнулся Игорь, — особенного в них немного.

Он внимательно следил, как Мамурджан опрокидывает очередной стакан. Сам же к водке едва притронулся.

Пудинг, глухо рыча, сидела в углу кухни и наблюдала за происходящим.

— Фу, Пудинг! — прикрикнул Ганиев, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Достала она меня, слюшай. Рычит без спросу, спит на подушке, кюшает со мной с одного стола, — пожаловался он.

— А ты отдай ее, — предложил Игорь, — или продай. Денег заработаешь.

Хозяин скорбно покачал головой.

— Нельзя. От Ларисы Ивановны память осталась. Лариса Ивановна просила: «Не обижай, Мамурчик, Пудинга!» Я ей обещал. Лариса Ивановна меня Мамурчиком звала, — с нежностью произнес он.

— Это Лариса Ивановна тебя с Александром Александровичем познакомила? — как бы невзначай поинтересовался Порогин.

— Ага, — кивнул Ганиев. — Она умерла уже, когда Александр Александрович пришел и сказал, что они с Ларисой Ивановной были большие друзья, и попросил разрешить эти прюжинки оставить. А мне для друзей Ларисы Ивановны ничего не жалко.

— Светлая ей память, — сказал Порогин, наполняя стакан хозяина, — аминь.

Ганиев заглотнул очередную порцию водки, глаза его наполнились слезами.

— Бедная Лариса Ивановна, — сказал он и заплакал.

— Держись, дружище! — подбодрил его Игорь. — Ты еще парень молодой, женишься, детишек заведешь. Тебе сколько годков-то?

— Двадсить девять, — всхлипывая, отвечал вдовец.

— Вот видишь, — все впереди! Ты мне вот что скажи, — вкрадчиво произнес Порогин, — где мне найти этого твоего Александра Александровича?

— Не знаю, — пьяно пожал плечами Ганиев. — Бедная моя Лариса Ивановна…

— А может, нет никакого Александра Александровича и ты его выдумал? — мягко наседал следователь.

— Может, выдумал, — не стал возражать хозяин. — Бедная Лариса Ивановна…

— Тогда расскажи мне, зачем у тебя в доме все эти пружинки?

— …она меня так любила, — плакал Ганиев.

— Не хочешь рассказывать? Тогда я тебе расскажу. Ты, Мамурджан, никакой не дворник, а подпольный торговец оружием.

— Никакой не дворник, — всхлипнув, подтвердил Ганиев.

— И «прюжинки» твои не что иное, как части пистолета Макарова. Знаешь, что такое пистолет Макарова?