Компромат

Чубаристов ехал к вдове. Ее мужа он когда-то подвел под расстрел. Еще до перестройки. Тот был теневик — «хищение в особо крупных размерах». А вдова вдруг сама захотела увидеться с мужниным палачом в, так сказать, неслужебной обстановке.

И пошло-поехало…

Чубаристов ненавидел эту женщину. И жить без нее не мог. С самого начала она поставила между ними какую-то странную непроницаемую стену. Чубаристов не мог одолеть эту стену. Так когда-то, очень давно, его разделяла такая же стена с детьми американских дипломатов. Это была школьная ограда. Он заглядывал через нее — дети праздновали, кажется, Рождество. Елка сказочная, Санта Клаус, расфуфыренные детки. Он смотрел, как веселятся эти сытые буржуиновы дети, и страшно завидовал им, и ненавидел всеми своими мальчишескими силенками.

Потом какая-то черная девочка подошла к забору и дала ему конфету. От радости он чуть не расплакался.

— Спасибо, сенкью, — лепетал Витенька Чубаристов, выдавая весь запас школьных знаний английского. — Сенкью, герл.

Красивая негритяночка внимательно смотрела на него, а потом вдруг повернулась к остальным детям и что-то крикнула.

К ограде тут же подлетели взрослые и стали кричать на мальчика по-русски:

— Уходи! Не надо так делать! Ты плохой мальчик.

На шум прибежал наш милиционер, за шиворот отволок Витеньку в какую-то подворотню и дал ему там крепкого пинка под зад.

— Не лезь, куда не следовает, — сказал он. — Не хер тебе тут.

Когда Витя выбрался из подворотни, негритянка все еще стояла у ограды и снова протягивала ему конфетку.

— Сука! — сказал ей Витя.

Так же он думал каждый раз, когда уходил от вдовы.

— На сегодня свободен? — спросил Коля, когда машина остановилась у подъезда.

— Валяй.

— Ну, Виктор Сергеевич, хорошо вам по…аться! — раскатисто заржал водитель.

Вдова открыла сразу. Посмотрела на Чубаристова как на обузу. Так смотрят на занудных агитаторов, которые когда-то являлись перед выборами.

— Чего пришел? — спросила грубовато.

— Войти можно?

— Все равно вломишься — власть, — сказала она, пропуская его в прихожую. — Так чего пришел?

«А действительно, чего? — спросил сам себя Чубаристов. — Неужели из-за…»

Додумывать было стыдно. Чубаристову самому не верилось, что пришел он сюда из-за Лины.

Когда-то, почти год назад, он переспал с Линой. Всего раз. Впрочем, этого было достаточно. Романы Чубаристова с женщинами всегда были коротки. Редко-редко он спал с ними дважды. На следующий день не вспоминал. Большинство женщин после близости с ним какое-то время преследовали его, канючили, плакались, но он грубил им, и они отставали. Лина не плакалась. И он не забыл о ней.

В редкие минуты ипохондрии Чубаристов любил думать о том, что, когда состарится, когда никому уже будет не нужен, он позовет Лину. И будет с ней счастлив до конца дней.

Он догадывался, что это из-за него Лина вышла замуж за Клавдиного соседа Илью, очкарика и хиляка. Клавдия их сосватала. Догадывался, что из-за него, из-за Чубаристова, Лина все-таки с Ильей развелась.

Но ему было на это в высшей степени наплевать. Так ему казалось до сегодняшнего дня.

А сегодня…

— У меня мало времени, — сказала хозяйка, усаживаясь на диван.

— На работу пошла? — спросил Чубаристов.

Он никогда не интересовался, на что живет вдова. Подозревал, что муженек кое-что оставил ей.

— Я с работы и не уходила.

— Странно…

Эта мысль не приходила Виктору в голову. Да и не могла прийти. Когда бы он ни приехал к вдове, она была дома.

— Слушай, Порфирий Петрович, ты явился меня за тунеядство арестовывать? Не получится. Во-первых, не уверена, что в уголовном кодексе осталась такая статья, во-вторых, трахаться с тобой — это тяжкий труд, а в-третьих, ты мне надоел, Малюта Скуратов…

Никогда у Чубаристова не появлялось желания ударить эту женщину. Она могла издеваться над ним самым изощренным образом — он терпел. Да что там! Он даже радовался, ловил за ее издевками скрытое неравнодушие к себе. На лице у него появлялась заискивающая улыбочка, и он сам подставлялся под удары.

— Малюта Скуратов? — не понял он.

— Ах да, прости. Этого в милицейском ликбезе не проходят. Это для вас слишком сложно. Ну хоть про Берию слышал?

— Я не Берия.

— Извини опять. Я тебе польстила. Ты — хуже.

Чубаристов хохотнул. Это было нервное. Ему все казалось, что сейчас из-за ограды появятся взрослые люди и скажут: «Уходи! Ты плохой мальчик».

А потом милиционер даст пинка.

Виктор боялся вдовы.

И ждал. Он знал, что, вылив на него ушат тонких и грубых издевательств, вдова смолкнет. И тогда настанет страшный и желанный момент. Власть незаметно перейдет к нему — да какая!

— Слушай, а тебя мать в детстве долго сама мыла?

— Почему? — опять не понял Чубаристов.

— Ты какой-то немужественный. Это случается с мальчиками, которые растут без отцов. Знаешь, мать лет до семнадцати моет его в ванне. У него уже все волосами поросло, ему стыдно, но ведь матери не откажешь…