Он снова поднялся к себе в комнату, просто так, без всякой цели, но с гораздо большей верой в свои силы после того, как услыхал голос друга. Он полистал тетрадь для домашних заданий: перевод и сочинение, ну, это не к спеху; толкование витиеватой, загадочной фразы Валери, который, казалось, просто издевался над всеми. Он подумает над ней через несколько дней, после освобождения Элиан. В плане Эрве существовала одна деталь, которая смущала его. Мешок для белья сослужил свою службу на пути туда, а вот что делать потом? Чтобы подстегнуть свое воображение, Люсьен выбрал пластинку «Битлз», уселся поглубже в кресло, положив ноги на подлокотник, и попробовал поточнее представить себе завтрашнюю сцену. Эрве велит сначала Элиан надеть на голову мешок, а потом уже выпустит из комнаты. Затем они посадят ее в машину и оставят где-нибудь на дороге, ведущей в Сюсе, сняв предварительно с головы мешок. «Мы скажем, чтобы она шла не оборачиваясь, — уточнил Эрве. — Уверяю тебя, что она подчинится». А если не подчинится? Если, несмотря на маски и темноту, она их узнает? Не лучше ли сбежать до того, как она снимет мешок? Но это означало бы оставить у нее в руках страшную улику. Полиция наверняка отыщет того коммерсанта, который продал мешок, и на основании полученных данных… Еще одна деталь требовала уточнения: где ее высадить? Воскресным вечером дорога, ведущая в Сюсе, наверно, не самое лучшее место. Если с утра не пойдет дождь, то многие уедут за город, чтобы вечером вернуться обратно, так что риск, конечно, велик. Лучше уж, пожалуй, сделать крюк и ехать параллельно дороге на Анжер. Ее можно выпустить неподалеку от одного бистро, которое он знал. А там рядом есть автобусная остановка. Нельзя же в самом деле заставлять несчастную возвращаться пешком. Если у нее не окажется денег, они ей одолжат. Только надо поскорее покончить с этим. Шутка слишком затянулась.
За обедом доктор проявил большую любезность. Он уже не вспоминал о вчерашнем происшествии.
— Ты работал?
— Да. Позанимался немного французским.
— А как с математикой, ты о ней думаешь?
Удар пришелся в самое сердце. О да! Конечно, он о ней думает. Он вообще ни о чем другом и не думает.
— Да, да, — поспешно сказал он.
— А правда, что мадемуазель… как ее?
— Шателье.
— Что мадемуазель Шателье относится к тебе пристрастно? Давай попытаемся честно ответить на этот вопрос.
— Мне кажется, она меня невзлюбила. И мои приятели тоже это чувствуют.
— И эта неприязнь к тебе сразу же возникла, с самого начала?
— Нет. Не сразу. Наверное, месяца два тому назад.
— Любопытно!
Доктор не стал продолжать разговор, он принялся обсуждать с Мартой меню на воскресенье и, пребывая, судя по всему, в хорошем настроении, справился о здоровье ее сына, который болел гриппом.
— Он уже вышел на работу, — ответила она. — У них в полиции нет времени прислушиваться к болячкам.
Люсьен забыл об этом, а сын Марты и в самом деле работал в полиции… может быть, даже инспектором… И вдруг он еще острее почувствовал свою вину, словно обманул доверие старой служанки. Он никогда не задумывался о том, замужем ли она. Для него она была частью их дома, да чуть ли не мебелью. А оказывается, она жила своей собственной жизнью, и Элиан тоже, и даже его отец! Никогда еще подобные мысли не приходили ему в голову. Другие тоже существуют. Они с Эрве, как выяснилось, не одни на белом свете. Он уже не слушал, о чем шел разговор около него. Кто такая Элиан на самом деле? Чем занимались ее родители? Как она проводила воскресные дни? Вдруг она обручена… А почему бы и нет? Он хотел обо всем знать. Он имел право знать, чтобы довести до конца свой жестокий эксперимент. Еще немного — и он принялся бы ее упрекать в скрытности.
— Принесите кофе, — сказал доктор. — Я слышу, больные уже начинают подходить.
И в самом деле, рядом, в приемной, раздавались топот ног и приглушенный шепот. Люсьен так и не понял, почему его отец не взял себе в помощницы секретаршу. Больные находили дверь дома открытой, и табличка приглашала их следовать прямо в приемную. Этот старый дом казался немного жалким. Все выглядело так, будто дело происходило где-нибудь в глуши, у деревенского лекаря. По утрам Марта записывала больных, зачастую путая имена.
— Мои пациенты живут в предместье, — пояснил как-то доктор. — Это простые люди.
Он тоже был простым: одевался во что придется, вставал рано, ложился поздно, сурово относился к самому себе, страстно, но молчаливо предавался работе. «Бедный старик, — подумал Люсьен. — Я и в самом деле мог бы вести себя с ним повежливее!»
Но когда он захотел выйти во второй половине дня, чтобы размять ноги, Марта решительно воспротивилась.
— Мсье сказал, что сначала вы должны сделать уроки.
— Я уже сделал.
— Я повторяю вам только то, что сказал мсье.