Конечная остановка

И, снова разобидевшись, Люсьен заперся у себя в комнате; за чтением Сан-Антонио он скоротал время до вечера, потом после ужина до полуночи; ужинал он в одиночестве, так как отец уехал по срочному вызову. Он принял снотворное, чтобы больше не отсчитывать часы. И вот наступило воскресенье, серое, туманное, молчаливое. За обедом доктор соизволил поговорить немного о гриппе, который уже начинал свирепствовать, о трудных отношениях с социальным страхованием, словом, банальнейший разговор, как в поезде. Люсьен принес курицу.

— Разрежь ее, — сказал доктор. — Ты теперь мужчина. А мужчина должен уметь резать мясо.

Это был единственный момент передышки и даже чуть ли не веселья. Люсьен искромсал жаркое, но отец проявил снисходительность.

— Чем ты собираешься заняться после обеда? — спросил он.

— Не знаю. Мне хотелось бы прогуляться немного, если, конечно, ты позволишь.

Притворство давалось ему все труднее. Но кто в этом виноват?

— Хорошо, — сказал отец. — Только недолго… А мне хотелось бы, чтобы ты держался подальше от Эрве. У меня такое впечатление, что вы друг друга взвинчиваете.

Еще чуть-чуть — и он доберется до истины. Люсьен опустил голову, опасаясь более точного диагноза. Доктор встал.

— До вечера, мой мальчик. И чтобы я больше не слышал о Лору-Ботро.

Значит, перемирие. Если повезет, через несколько часов все закончится. Какое облегчение! Но что потом? Не пожалеет ли он о той чудесной волнующей силе, которая в течение этих двух дней возвышала его над самим собой? В его душе оставались неведомые уголки, которые он не спешил исследовать.

Он уселся перед телевизором и сразу же увлекся одной из передач канала Сент-Этьенн-Мец, которая и помогла ему продержаться до вечера. И тут он почувствовал, как нарастает возбуждение. Его ничто уже не интересовало. Он удостоверился, что отец ушел. Все разворачивалось согласно их плану… между тем он все еще сомневался. Маски? Эрве сунул их в мешок для белья. Хотя вопрос с мешком до сих пор оставался открытым… Сев около телефона в кабинете, где отец принимал больных, он старательно обдумывал каждое свое движение, которое придется совершить. Малейшая оплошность могла погубить их.

Без четверти шесть. Раздался телефонный звонок. Это он.

— Я выезжаю, — сказал Эрве. — Буду через пять минут. Не стоит дожидаться меня на улице. Как услышишь, что я сигналю, сразу же выходи.

Он повесил трубку. Успокоившись, Люсьен проверил свои карманы. Так, в бумажнике двести франков, носовой платок, ключи здесь. Он надел плащ. Шесть часов. Вопреки своим привычкам, Эрве не торопился. Он сказал: «Через пять минут».

Пять минут седьмого. Десять минут седьмого… Что он там возится, этот идиот? Еще несколько минут — и поездка станет опасной. Да и что они обнаружат в лачуге? Вполне вероятно, несчастную больную девушку, которая окажется не в состоянии двигаться.

Наверное, машина сломалась. Люсьен вытер о брюки вспотевшие ладони. Сгорая от нетерпения, он переступал с ноги на ногу. В двадцать минут седьмого он лихорадочно набрал номер гаража. Он знал, что телефон стоит в конторе, слева от входа. Кристоф услышит звонок, даже если будет занят с клиентом. Наконец сняли трубку.

— Это вы, Кристоф?

— Да.

— Эрве там?

— Эрве только что попал в аварию.

Люсьен медленно сел.

— Что-нибудь серьезное?

— Пока неизвестно.

— Да говорите же, черт возьми!

Кристоф тяжело вздохнул, прежде чем ответил, теперь уже более твердым голосом:

— Приходил полицейский. Мадам Корбино едва не лишилась чувств. Несчастье вроде бы произошло недалеко отсюда… Полицейский сказал, что Эрве не уступил дорогу. Больше я ничего не знаю.

— Мадам Корбино дома?

— Нет. Она поехала в больницу, как только дозвонилась до дочери, которая гостила у друзей.

— Я еду.

Люсьен повесил трубку. Он не помнил, как оседлал мопед. И едва отдавал себе отчет, что уже выехал на проспект. Мысли его наталкивались друг на друга и отскакивали, словно шары: Эрве… Элиан… Эрве… Катастрофа!

Еще издали он увидел многолюдную толпу, потом заметил сине-белую мигалку, крутившуюся на крыше полицейской машины. Плотно сжатые спины любопытствующих образовали настоящую изгородь. Он прислонил мопед к стене одного из домов и попытался пробраться вперед. Очутившись в первом ряду, он увидел две изуродованные машины, они скатились на обочину и в довершение всего врезались в платан. Теперь они походили на груду искореженного металла, а вокруг повсюду блестели осколки стекла. Открывшиеся дверцы болтались. Одна фара вылетела и напоминала выбитый глаз. Два полицейских, присев на корточки, измеряли расстояние металлической рулеткой. Люсьен, совсем потеряв голову, слушал разговоры вокруг себя.

— Если бы он пристегнулся ремнем… Другой-то отделался только ушибами… Я все видел, мсье. И могу вам сказать, что им не удалось бы избежать столкновения. Он не успел затормозить… По воскресеньям они носятся как сумасшедшие…

Холодный свет фонарей искажал лица, а исковерканные крыши мрачно поблескивали. Люсьену стало холодно. Он чувствовал себя таким же разбитым, как эти обломки.