Конец сказки

– У него хвост. Змеиный.

– Нет у него никакого хвоста, – откусил сразу половину Иван. – И не было.

– Как дети малые… – покачал головой Яромир. – Ты василиска-то сама видала хоть, ягая баба?

– Живого – нет. Спорышок его – видала, – спокойно ответила Василиса. – И еще на картинке видала, в книге премудрого Плиниуса. Я вообще много чего видала, Серый Волк.

Громадны и тяжелы оказались двери Кащеевой казны. Две многопудовых каменных плиты, перекрытые таким засовом, что и вдесятером не поднять. Кащей, видно, каждый раз велетов кличет, чтобы скрыню свою заветную отворить.

Если не считать главных ворот, только здесь во дворце и стояла сильная стража. Два дивия небывалых размеров. Не такие огромные, как Косари на Буяне, но гораздо крупнее обычных. Они почти подпирали потолок, удерживая в ладонях такие мечи, что человеку и от земли-то не оторвать.

При виде нарушителей они молча повернули головы. Пристально уставились безглазыми шлемами. Но с места не тронулись – только мечи чуть приподняли, скрестили перед дверьми.

– В казне я не была, – чуть слышно сказала Василиса. – Мимо дивиев-то прокралась невидимкой, но двери открыть не сумела. Другого входа в казну нет. И этого засова тут раньше тоже не было. Это Кащей перед уходом навесил, наверное.

Дивии продолжали стоять неподвижно. В Костяном Дворце несметно всякой челяди и постоянно появляются новые лица. Запомнить каждого невозможно. Так что вряд ли эти железные кустодии трогают тех, кто не покушается на им доверенное.

Но что они сделают, если подойти ближе?

– Шапки-невидимки у меня больше нет, – напомнила Василиса. – Так что придется иначе разбираться.

Яромир задумчиво жевал соломинку. Возле заветного дуба они с Иваном одолели дивия даже более страшного. Но тот был один – а этих двое.

– Давайте в драку-то не спешить, как следует все обдумаем вначале! – предложил Иван.

– Вань, ты ли это сказал?.. – удивилась Синеглазка. – Ты не заболел ли?

– Да он просто хочет леденец доесть, – отмахнулась Василиса.

– Напраслину возводишь! – возмутился княжич, торопливо догрызая петушка и обнажая Самосек. – Я всегда готовый! Вот, и одолень-трава у меня есть еще!

– Одолень ты сбереги лучше, – остановил его Яромир. – Последняя толика осталась. Мало ли где еще он службу сослужит.

– А коли не сослужит больше нигде? Коли уже и с Кащеем мы расправимся, а он все будет у меня за пазухой хорониться, своего часа ожидая? Глупо же выйдет!

– Не трогай одолень, – настойчиво сказал Яромир. – Сердцем чую – понадобится еще.

– Ну тогда сам думай!

Василиса тем временем втолковывала что-то Синеглазке. Рассказывала о каком-то Талиусе, медном велете Кандийского царства. Поляница морщила лоб, не смекая, при чем тут это.

– Что, не можете ничего придумать? – посочувствовал Иван. – Давайте я тогда метлу возьму, да и пройду внутрь, как метельщик.

– Не впустят в казну метельщика, – досадливо ответила Василиса. – Туда только самого Кащея впустят.

– Ну давайте я тогда возьму метлу… да и пройду внутрь, как Кащей.

На это Ивану даже не ответили. Василиса только поморщилась и сказала:

– Слушайте, от одного дивия я нас избавлю. Но вначале нужно одолеть второго. А для этого делайте так, как я скажу. Ты, богатырша, там встань. А ты, Ваня, вот здесь. Луки приготовьте оба, только понапрасну не стреляйте, ждите.

Иван с Синеглазкой переглянулись. Глаза их были на диво похожи – ясные у обоих, чистые, небесно-голубые. Видно, что ладная пара выйдет, красивая.

– Стрелой я эту железяку не пробью, – предупредила на всякий случай Синеглазка, но лук вынула.

– А пробивать и не надо, – сказала Василиса. – Стрела «шариком» или «томаром» есть?

– Есть, – наложила на тетиву затупленную стрелу поляница.

– Вот ею и стреляй… да не сейчас еще!.. И ты обожди! – прикрикнула на Ивана Василиса. – Ширинки есть у вас? Дайте мне.

Глядя с непониманием, княжич и поляница однако ж достали ширинки, протянули бабе-яге. У Синеглазки она была гладкая, чистая, узором цветочным расшитая. У Ивана – тоже не скверной ткани, но замусоленная вся, в козюлях подсохших.

Ее Василиса взяла с сугубым отвращением.

Однако ж взяла. Отвернулась от остальных, сложила ширинки в ладонях, наклонила к ним лицо, подула и зашептала оморочку: