Конец сказки

Они вдруг стали часто спотыкаться, падать на ровном месте. Кони ломали ноги. Клинки переламывались. Стрелы уходили мимо, попадали в зерцала, в пряжки, в пуговицы. Если прежде две несметных рати бились почти на равных, то теперь русичам пришлось тяжко.

Их словно накрыло злым роком.

– Хек. Хек. Хек, – сухо произнес Кащей, уводя летучую колесницу под самые облака.

Слишком низко опускаться нежелательно. Стрельцов у русов много, луками владеют хорошо. Самого Кащея им не убить и не ранить, да и колесницу тоже, но летучего змия стрелой поразить можно.

Одного, вон, уже сбили – машет крыльями бестолково, кровью черной обливается. Возничий за поводья уцепился, орет истово. Метатель грецкого огня уже выпал – и с ним еще десяток горшков выпало.

То-то полыхнуло внизу, то-то рвануло.

Жаль только, не одни русы были в месте подрыва, а вперемешку с татаровьями. Тех и других пожгло, кожу на костях расплавило.

Казнил бы Кащей остолопа, дурно змия загубившего, да тот и сам сейчас сгинет… о, вот уже и сгинул. Грохнулся прямо на копья, да еще и грецким огнем задело. А следом и змий шмякнулся.

Змия жаль сильнее. Татаровьев в Кащеевом Царстве без счету, и молодицы их неустанно новых рожают. А летучие змии-вивернусы по всему миру давно вымерли. Только в зверинце Кащея и сохранилось две дюжины.

Трудно их очень разводить. Яйца-то змиевы матки откладывают прилежно, да почти сплошь болтуны. Редко-редко змееныши вылупляются.

Кащей уж чего только ни перепробовал.

Конечно, к змиям допущены только самые лучшие. Отборные возничие, сызмальства на воздушных колесницах. Но и эти иногда дают маху. Тем более, что дело они имеют с грецким огнем – а он ошибок не прощает.

Но уж зато и врагу от него несладко приходится. Две дюжины змиевых наездников носились над всем полем, швырялись горшками с огненным зельем – и всяк, в него попавший, становился живым факелом. То там вспышка взметнется, то здесь.

Горят людишки, живьем пылают. Не так яро, как в пламени Горыныча, но тоже годится.

Сам Горыныч, правда, дурью мается. Прицепился к одному всаднику, гоняется за ним, как кот за мышью. А всадник-то шустрый попался, от огня все увертывается, пастью тоже цепануть себя не дает. А Горынычу, видно, обидно это кажется, вот и не может никак отстать.

Зато горные карлы наконец подвезли свои боевые махины. Кащей даже за три поприща отчетливо видел, как беснуется, машет кулачками их старшина. Сам-с-Ноготь теперь без бороды и обозлен так, что только пар из ушей не идет.

Это хорошо, что он зол. Пусть злится, пусть негодует на весь род людской. Пусть злее гоняет своих подмастерьев. Вон сколько пороков они понастроили, вон какие тяжелые в них каменюки. Конечно, это в первую очередь против крепостных стен, но и по войскам они стрелять годятся.

А еще и «огненные щиты». Эти уже против именно живых ратей. Как зачнут плеваться все тем же грецким огнем – беги, падай, зарывайся в землю. Жаль, избирательно палить не умеют – выжигают всех, кто стоит впереди, своих и чужих не разбирая.

Следовало с них схватку-то и начать, обстрелять русичей, пока все еще не смешалось – да махины у карл медленны, неповоротливы. Долго ехали, ждать уже невозможно было. Кащей и так оттягивал, сколько мог.

А бронь-башни и вовсе еще не подъехали. До сих пор тянутся через лес, скрипят колесами. Им, впрочем, на поле и вовсе делать нечего – они потом понадобятся, когда осады городов начнутся. Не все их Кащей уничтожит, иные и в целости оставит, к рукам приберет.

Только от нынешних жильцов нужно избавиться. Мешают.

Глава 33

Иван лизнул медового петушка. Ох и сладок же! Никогда в жизни таких сладких не ел.

Интересно, царь Кащей каждый день таких ест? Чего он злющий-то тогда такой? Удивительно даже.

Петушка этого княжич прихватил на дворцовой поварне. Та оказалась по дороге к казне. Огромная, с кучей печей и котлов, бездонными амбарами и глубокими погребами – но почти безлюдная. Печи, кроме двух, стояли погашены, котлы были порожни, скрыни и ледники – опустошены.

Все и всех на войну забрали, оставили только несколько сторожей.

Они хлопот не доставили. Стряпуха при виде Яромира в волколачьем облике только ахнула и залопотала на татарском. Василиса, немного знающая на этом языке, перевела, что та дивится столь огромному псоглавцу.

– Ну дивится и дивится, пусть ее, – пожал плечами оборотень. – Мне многие дивятся. К казне лучше путь показывай.

– Дальше по коридору и наверх, – мотнула головой Василиса. – И потом надо будет еще в зверинец наведаться. Может, удастся украсть змия летучего с колесницей воздушной. Если Кащей оставил во дворце хоть одну…

– Это зачем нам змий-то? – не понял Иван.

– А назад ты как возвращаться собираешься? Пехом по болотам и пустошам, через все Кащеево Царство? Или обратно по Древу, прямо в чертоги Вия?

– И то верно, – задумчиво покивал Иван. – Недаром тебя Премудрой-то прозвали.

– Немудрено таковой прослыть, когда все вокруг… кхм… – покосилась на него Василиса. – Что, вкусный василиск-то?

– Какой еще василиск? – моргнул Иван.

– Которого ты лижешь.

– Это петушок. Медовый.

– Это василиск. Медовый.

– Это петушок!