Конец сказки

До середины ночи так сидели за столом и балакали. Блины ели, взвар морошковый пили. Когда бабкина снедь к концу подошла – самобранку расстелили, с нее угощаться принялись. Буря Перуновна все крутила и вертела каменное яйцо, цыкала зубом, щелкала его пальцем.

А потом… потом ночные посиделки нарушил рев и гул. За окнами на мгновение стало светло, лес вдали вспыхнул пожаром.

Конечно, все высыпали наружу. Иван, схватившись за кладенец, поднял голову – и уставился на словно треххвостую звезду. Та хвостами вперед уходила к небозему, а потом отвернула, пошла на второй круг.

– Змей Горыныч, – мрачно сказала Василиса. – Опять прилетел. Третий раз уже.

Иван сглотнул. Об этом самом страшном чудище Кащея он слыхал не единожды, конечно. Кто ж на Руси не слыхал? О нем тьма кощун сложена, детей малых пугают.

Но своими очами вот так увидать…

– А он сюда-то… нас-то…

– Не видит он бабкину избу, – ответила княгиня. – Не может найти, чары сильные наложены. Но всегда так не будет.

– Дракону надолго глаза не отведеш… – прошамкала вышедшая Буря-яга. – Мошш велика в ем… Колы пойдете дале, так берегитесс его…

– Куда дальше? – не понял Иван. – Мы ж вот, пришли уже. Ты, бабусь, яйцо-то нам отвори, что ты все канителишься-то!

– Пошли, доскажжу само важно, – застучала костяной ногой старуха. – Эх-ма… Не могу я яйцо-то это отворит… Не по силам мне… Кашшей, он… он хотел обезопасить не только самого себя, но и свою смерть. Он заключил заветную иглу в самый прочный ларец, какой только смог суметь создавать. Каменно яйцо. А штабы то яйцо было вовсе непробиваемым, связал его колдовской нитью с некой цацкою. Теперь и яйцо, и цацка неразрушимы… по отделности. Коли вдруг встретятса – оба разлетятса на осколышки.

– А что за цацка-то, бабушка? – терпеливо спросил Яромир.

– Того не знаю… Казна у Кашшея богатейшша, много в ней добра…

– Сыскивать незнамо что, значит… – вздохнул оборотень. – Задачка непростая, конечно… Ты ее нам точно никак не облегчишь, бабусь? Может, хоть что-нибудь еще знаешь?

– Кой-шта ишшо знаю. В Костяном Дворце та цацка. Ворожжила я на нее допреж приходу вашшого. Узнавала, где сыскиват. Воду, землю и ветер расспрашивала, с птицами, зверями и гадами говорила. Там она хранитса… обретаетса… где-та… внутре…

– То есть… это нам что ж… нам что ж… к самому Кащею теперь идти?! – заморгал Иван. – Прямо в его терем?!

– Ишь, догада какой, – усмехнулся Яромир. – Вот тебе за это ватрушка.

Ватрушку Иван сточил, конечно. Но на Яромира поглядел с обидою – даже Иван уже понимал, когда ехидный волчара над ним глумится.

Синеглазка с Василисой тоже известию не обрадовались. Василиса-то, впрочем, и прежде знала, что каменное яйцо так просто не расколется, но до последнего хранила надежду. Вдруг да выручит наставница и на этот раз. Вдруг да рассмеется снова своим жутким смехом, да и кокнет яйцо одним взмахом клюки.

Но нет. Не кокнула. И раньше бы не сумела, а нынче Буря Перуновна совсем плоха стала. Она и на печь-то уже влезть не пыталась, сидела ни жива ни мертва. Видно было, что отходит, что последние часы доживает. Одной ногой в могиле… конечно, она всегда одной ногой была там, но теперь уже в совсем ином смысле.

Об этом Василиса тоже и прежде знала. Давно поняла, к чему старуха ее готовит, для чего из болота извлекла и у себя поселила. И было ей такое доверие лестно, приятно, но в то же время и боязно.

Шутка ли – эдакую тяготу на себя взваливать?!

Иван с Синеглазкой, конечно, пока не поняли, что баба-яга умирает. Кончается прямо у них на глазах. Может, Яромир только что-то заподозрил. О сыновьях Волха и их дивных способностях Василиса слыхала многое, в том числе и от прежней своей наставницы.

– Слухайте меня, – угасающим голосом произнесла баба-яга. – К Костяному Дворцу отсель путь далек лежит. Через все Кашшеево Царство. Не по краешку ево, как ко мне вы шли, а по самой сердцевинке. Ворог там под кажным кустом. Змей Горыныч вас разыскиват. Сам Кашшей тоже разыскиват. Кобалог в покое не оставит. Булавки сестрицы моей меншой долго не зашшитят, им почитай кабзда ужа.

– Трудно будет, – согласился Яромир. – Подскажешь нам что, бабушка?

– Подскажу… Иная дороженька ест… Тожж трудна, да опасна, но там вас хоть никто не ишшет… А коли сгинете – так и не найдет вас никто…

Иван не понял, о чем речь, но шею словно ледяной водой окатили. А вот Василиса помрачнела, спала с лица. Она готовилась к тому, что предстоит, и долг свой понимала, но не нравилось ей это, до смерти не нравилось. Кабы сейчас все переиграть, вернуться в лето прошлого года, когда жив был еще Игорь – нипочем бы не стала творить все те глупости, что сотворила.

Кащей бы, конечно, все равно пошел бы войной на людской род. Содеянное Василисой стало ему лишь удобным поводом. Не с нее, так с чего другого бы начал. Не в этом году, так в следующем.

Но все равно скверно на душе. Кошки скребут.

– Так вот, слухайте меня, – продолжала тем временем баба-яга. – Есть в Костяной Дворец отсюда дорожка прямоезжа. Аккурат в само гнездышко. Токма ведет она не через живой мир, а через мертвый. Через Навь пройти вам придетса.