– Да, у моей семьи есть немного денег, – просто подтвердила Джина, – и я не отрицаю, что это дает мне определенную свободу. Но эта свобода может принадлежать и Дункану тоже. У него экстраординарный талант. Я знаю, что родители не всегда замечают то, что очевидно для окружающих, а уж они-то рассмотрели талант вашего сына, миссис Леви. И, разумеется, я тоже и поэтому намерена сделать все, что в моих силах, чтобы поддержать его. Я хочу помочь ему.
– Помочь ему? – Выражение лица матери Дункана стало мрачным. – И зачем тебе понадобилась помощь этой девушки, сынок?
– Не знаю… То есть я имею в виду, что мы поддерживаем друг друга, вот и все. В том, что мы действительно хотим делать. – Вот оно! Он обязан это сказать, хоть это и разобьет сердце его матери. – Я тут подумал – хотя это не означает, что я навсегда исключу финансы из своей карьеры! – но я бы хотел провести свой первый год после окончания учебы, пробуя свои силы в сочинительстве. Посмотреть, смогу ли я сделать карьеру композитора.
Лицо миссис Леви побледнело. Дункан внимательно смотрел на нее: волосы, которые она отказывалась красить, преждевременно поседели, между бровями глубоко залегли морщинки беспокойства. Она была так же отмечена жизнью и так же закалена ею, как Джина была безупречна и эластична.
В эту минуту он не мог не почувствовать жалости к своей матери и некоторого раскаяния за то, что сделал. Дункан понимал, с каким страхом она цеплялась за свою идею безопасности, каким испытанием в ее собственной жизни оказался путь к этому ощущению. И вот он отвергает это, ее с трудом заработанную мудрость и все усилия, которые она приложила, чтобы дать ему душевное спокойствие, которого у нее никогда не было.
– Я знаю, ты разочарована, мама, но я понимал, что ты заслуживаешь знать, как обстоят дела. После окончания школы мы с Джиной переедем в Нью-Йорк, и я попытаюсь зарекомендовать себя как композитор.
– Это она тебя надоумила?
Мать потребовала ответа в жесткой форме, и Дункан мгновенно разволновался:
– Н-нет, это не ее идея. Это то, что имеет смысл для меня, то, что мне подходит. Она просто помогла мне увидеть это. Мы пришли к этому вместе.
– Нет-нет, – миссис Леви покачала головой. – Я не верю, что ты хочешь именно этого.
Дункан почувствовал, как на него накатывает гнев, разочарование заставило его огрызнуться на мать чуть ли не в первый раз в жизни:
– Откуда тебе вообще знать, что я когда-либо хотел, черт возьми?!
После такого выпада он испугался, что его мать сломается, но она удивила его в тот день. Без слез или театральности, сидя спокойно, она откликнулась:
– Ты прав, Дункан, ты прав. Это моя вина, что ты не можешь сделать выбор сам и что ты позволяешь этой девушке делать его за тебя.
– Я сам выбираю за себя!
Дункан хотел быть решительным, но его голос звучал по-детски обиженно, он говорил совсем не тем твердым, мужественным тоном, на который он надеялся в присутствии Джины.
– Если ты хочешь взбунтоваться, – продолжала его мать, – я могу это принять. Я понимаю, что я стара и запугана. Но вот что я думаю: я не дура, и есть некоторые вещи, которые я прекрасно вижу. – Миссис Леви почти незаметно перевела взгляд на Джину, затем снова на своего сына. – Она из привилегированной семьи, ее окружали люди, которые позволили ей жить в мечтах. Если ты уступишь тому, чего она хочет, ты просто окажешься с ней в такой же мечте, отрезанный от своего истинного потенциала и от того, кем ты мог бы стать. Я могу сказать прямо сейчас, чем все закончится. Ты будешь тащиться за ней, а она никуда тебя не приведет. Однажды ты посмотришь назад и поймешь, что пропал.
Дункана потрясли эти слова, однако затем он посмотрел на Джину и увидел ее, такую маленькую и в то же время такую огромную, полную уверенности, с горящими глазами и раскрасневшимися щеками, как на пропагандистском плакате: образец здоровья, жизненной силы и надежды.
Дункан почувствовал, как ее смелость наполнила его, заставив броситься во взрослую жизнь без каких-либо гарантий безопасности. Он был бы безрассудным и целеустремленным; он бы добивался того, чего хотел, независимо от того, страдал ли он или другие из-за этого. Иметь Джину рядом, чтобы она гордилась им, – вот что было важно. С какими бы трудностями они ни столкнулись, он был готов смириться, потому что она была той, кто спас его от осторожного и скудного существования, кто научил его, что значит быть живым.
– Ну что ж, значит, я пропаду, – сказал он, глядя матери прямо в глаза. – И если я пропаду с Джиной – я пропаду счастливым.
Глава пятая