Конго Реквием

– Мэгги выбрала себе прекрасную роль, утверждая, что просто загримировала тело, чтобы отвести от меня подозрения, но плевать мне было на ее план. Я хотел сдаться. А до того я решил повидать де Пернека, чтобы понять, как у меня могло до такой степени снести крышу. Когда я нагрянул к нему, он запаниковал и выложил всю подоплеку. Как он меня обработал, внушив уверенность, что смерть Кати станет для меня избавлением, как с помощью ключевого слова «катарсис» вложил мне в голову смертоносный приказ. Спасая свою шкуру, он признался и в том, что за всем этим стояла Мэгги: именно она спланировала смерть Кати. Я не поверил. Тогда он выложил детали: их секретный уговор, ночь, которую они провели вместе после того, как бросили останки в джунглях. Я избил его до полусмерти, но все же не прикончил. Я хотел долгого наказания, но не высшей меры. Я вернулся к Мэгги, чтобы устроить ей такую же взбучку. Она даже не защищалась. Потом я ушел в джунгли, брел куда глаза глядят. Моя жизнь пропала: я был обречен жить с угрызениями совести и вечной яростью… Хотел разделаться с собой, но у меня была миссия – арестовать Человека-гвоздя, настоящего. Никто, кроме меня, не смог бы его изловить. Уж это я обязан был сделать для жертв и даже для Кати. Покончить с делом, прежде чем покончить с собой. Я вернулся к расследованию, сделав вид, будто вписал и смерть Кати в чужой счет. Де Пернек исчез окончательно, а Мэгги попала в больницу, правда она скрыла это от всех. Я был в полном смятении, все время на таблетках, но самые серьезные проблемы поджидали меня со стороны де Крефов… Когда отец Мэгги узнал, в каком виде я оставил его дочь, он выдал контракт на мой отстрел. Я еще не описал тебе человека, который стал потом моим тестем, но фрукт был еще тот: жестокий садист, властный, сторонник умеренного инцеста во имя защиты расовой чистоты, убежденный в том, что черные стоят ниже обезьян на эволюционной лестнице, внедривший на своих землях жесточайшую феодальную зависимость… В общем, тот еще персонаж. Короче, с Белыми Строителями на запятках шансов у меня не оставалось. Это были охотники, вооруженные по самые помидоры, они знали джунгли почти так же хорошо, как чернокожие. Мои перспективы были яснее ясного.

Эрван слушал, как ребенок, завороженный сказкой, – продолжая машинально глотать куски, пахнущие навозом.

– И как ты выкрутился?

– У меня были две разменные монеты. Прежде всего, роясь в прошлом Белых Строителей, я обнаружил немало тайн, касающихся их семей: жестокости, о которых лучше было не распространяться, – эти сведения не предназначались ни для ушей Мобуту, ни для международной прессы. Вторым моим козырем было доскональное знание дела Человека-гвоздя. Пусть я его еще не вычислил, было очевидно, что я единственный, кто способен его поймать. Белые пощадили меня в обмен на два обещания: во-первых, уничтожить убийцу, когда я его найду; во-вторых, жениться на дочери де Крефов, когда дело будет закрыто. Публичное объявление о свадьбе будет написано кровью фетишиста.

Эрван перестал жевать: история, хоть и совершенно безумная, прежде следовала собственной логике, а тут шестеренки забуксовали.

– Почему они хотели, чтобы ты женился на Мэгги?

– Потому что она этого хотела, а для отца ее желание было законом. Возвращаясь к Человеку-гвоздю: потребовалось еще две смерти, чтобы я вычислил этого психа, который после каждой новой жертвы приходил делать прививку от столбняка. Убийство Кати привело Фарабо в бешеную ярость. Он начал убивать без разбора – Колетт Блох и Ноортье Эльскамп не принадлежали к семьям Строителей – и, если только такое возможно, с еще большей варварской жестокостью. Когда я оказался лицом к лицу с Фарабо в глубине джунглей, я не смог его убить. Солидарность бешеных собак, без сомнения. Мне стало жалко бедного свихнувшегося парня. Как и я, он был всего лишь брошенным мальчишкой, которого мучили и насиловали взрослые. По сути, я был не лучше его. Я сдал его властям Лубумбаши, чтобы избежать линчевания, и женился на Мэгги. Белые Строители отказались от своих планов расправы, когда узнали, что Фарабо ничего о них не расскажет. Или, по крайней мере, ему никто не поверит. Нганга будет казнен или заперт до конца жизни в психушке, что, в сущности, одно и то же. Оставалось только устроить пышную свадьбу.

Морван замолчал и потянулся за флягой с чистой водой. Пока он говорил, голос его менялся, становясь все более хриплым. Он выпил полфляги залпом.

– У меня есть еще вопросы, – отважился Эрван.

Морван уже поднялся на ноги, глядя на часы.

– Жаль, мой мальчик, но это подождет. Нужно немедленно отправляться в дорогу, если мы хотим перехватить самолет Чепика.

– Ты уверен, что он там будет?

Старик взял кастрюлю и наклонился вымыть ее в луже. Настоящая хозяюшка.

– Посмотрим.

– А потом?

– Потом? – повторил тот, растаптывая угли костра. – Сядем на первый же рейс на Киншасу, а там я тебя запихну на следующий на Париж. Ты хотел правды? Ты ее получил. А теперь «конец хрени» и «возвращение на старт».

Эрван вспомнил об игре «гусек»:

– Не проходя через клеточку «тюрьма»?