Константин Коровин вспоминает…

Принес корзину, развернул ее, вынимал оттуда и ставил на стол: банку зернистой икры, большой кусок белорыбицы, жареную пулярку, какое-то желе, компот, бисквит, сбитые сливки, моченые вишни и яблоки, чернослив. Он поставил передо мною тарелку - а также и перед собой, - сел напротив, положил мне огромный кусок белорыбицы и сказал:

- Кушайте.

А сам, сидя напротив меня, ел с хлебом сардинки и смотрел на меня. Я ел послушно, но сказал все-таки доктору:

- Я не могу, это так много. Я никогда столько не ел.

- Тсс… - сказал доктор. - Потрудитесь кушать все. Нужно топить печку.

- Какую печку? - спросил я.

- Печку вашего организма.

Я ел насильно икру, пулярку, моченые яблоки, чернослив, но хлеба мне доктор не давал. Я никогда не видал, чтобы кто так много ел, как доктор напротив меня.

- Кушайте, - все говорил он и накладывал мне все больше и больше.

- Но я не могу…

- Нельзя-с. Потрудитесь кушать. - И он накладывал на тарелку сбитые сливки.

Я ел, но чувствовал себя плохо. Доктор встал, собрал со стола все, положил в корзину, потом сказал:

- Сегодня у вас будет температура, жар. И так как вы художник, особенный человек, то вам необходима красота. И сегодня перед вами здесь будет красавица, такая красавица! Я приеду в десять часов. Без меня ничего не пить, ни воды, ни чаю, словом, - ничего.

Вынув из кожаной сумочки какие-то длинные светлые ножички и ножницы, серебряные трубочки, он положил их сбоку на столе. Я посмотрел на эти инструменты. Испугался.

Доктор уехал. Вскоре от него пришел человек, принес завернутый в бумагу бюст Шекспира и сказал:

- Доктор прислали-с. Велели поставить перед больным.

«До чего странно», - подумал я.

Я смотрел на поставленный бюст и был в странном состоянии. В ушах у меня какие-то звуки «тии-тии, и-и-и, тюи», и искорки бегут от глаз. Я засыпаю, забываюсь и чувствую сильный жар.

Очнулся. Вечер. Горит лампа с большим абажуром, и предо мною сидит молодая красивая женщина с белой повязкой на голове и с большим голубым крестом на груди, вся в белом. Она встает, приближается ко мне, подносит в ложке лекарство и говорит:

- Откройте рот.

Я стараюсь, но не могу. Подходит доктор, у которого на лбу надет блестящий кружок. Он какими-то щипчиками открывает мне рот, ставит близко лампу, держит голову и смотрит в этот кружочек мне в горло:

- Откройте рот, больше. Говорите «а-а».

- Не могу.

Он вставляет мне в рот какой-то шар, и я чувствую холод в горле. И куда-то падаю, забываюсь. Опять просыпаюсь. Опять мне женщина подносит лекарство и рядом доктор.

- Какая красота! - говорит доктор, показывая на женщину.

Я вижу, как он в руках держит серебряные трубочки, как вытирает их мокрой ватой. А уж инструменты лежат в баночке. Из-за лица красивой женщины, которая близко, голубые глаза доктора пристально смотрят на меня, улыбаясь. Доктор протягивает руку с длинным ножичком мне ко рту…

Я почувствовал укол, доктор вскрикнул:

- Молодец! Болезнь кончена.

Я задыхался.

- Кончена, - говорил доктор. - Какая красавица, посмотрите, ведь вы художник…

Действительно, я почувствовал облегчение.

- Вы были очень больны, - сказал он. - Но пред вами магистр наук, ассистент профессора Варвинского[489], кончавший с золотой медалью Венский университет.

Да, я чувствовал себя хорошо, хотя в горле была еще острая боль. Доктор убирал инструменты, завертывал в вату.

- А ведь вы не обиделись на меня, - сказал он, - когда я сказал, что работы ваши плохи…

И при этом он позвал мать и брата:

- Болезнь кончена, - сказал он им. - Но он должен лежать три дня. Не обиделся на меня. Его работы прекрасны. А у него, я понял, есть дар характера, который помог болезни: незлобивость, важная вещь в болезни.

* * *

Доктор навещал меня часто. Однажды я спросил его - что значит, что он меня так кормил насильно перед болезнью и зачем он прислал мне бюст Шекспира…

- Зачем? - сказал он. - Я у вас видел книжки - их не стоит читать. Вот кого надо читать.

«Какой особенный этот доктор…» - думал я.

Потом он сделался моим приятелем, и не раз я обращался к нему за помощью. Однажды, уже много лет позже, Федор Иванович Шаляпин приехал ко мне и говорит:

- Константин, у тебя есть приятель, доктор Лазарев. У меня очень болит горло, я бы хотел, чтоб он посмотрел.

- Я сейчас скажу ему по телефону. Он приедет.

Доктор приехал.

- Скажите «а-а», - сказал доктор Шаляпину.

Шаляпин сказал «а-а».

Лазарев посмотрел на него и сказал:

- У вас нет болезни.

Шаляпин возмутился.

- То есть как же это нет болезни? У меня же горло болит, я-то ведь это чувствую.

- Откройте рот, - сказал доктор.

Он подвел его к окну и, посмотрев ему в горло, сказал:

- Прекрасное горло, горло Шаляпина… Но болезни нет, - сказал он смеясь. - Пред вами магистр наук, болезни нет.

Он взял свою сумочку, сказал:

- Всего хорошего, Федор Иванович, всего хорошего…

И уехал.

- Это же, черт знает, что у тебя за доктор, - закричал Шаляпин. - Это сумасшедший.

Но тут же забыл все, и мы с ним поехали к «Яру».

Горло у него действительно не болело…

М. А. Морозов[490]

Я москвич, и мне частенько вспоминается Москва.