Константин Коровин вспоминает…

После обеда поехали в кафе «Каскад» в Буа де Булонь, потом в театр, потом в Казино де Пари - гложет Михаила Абрамовича что-то внутри, да и только.

Ночь спал плохо.

Утром пошел в галерею, куда продал картины. Идет по залам и смотрит - не выставлены ли его полотна.

В последней комнате увидел их прислоненными к стене. И с напускной небрежностью спросил у заведующего: «Что стоят эти картины?»

- Пятьдесят тысяч, - последовал ответ.

Абрам Михайлович ахнул и опрометью кинулся вон. Сел в карету и помчался к Дерюжинскому.

- Поезжай сейчас же, купи назад мои картины. Что просят - плати.

Он в отчаянии упал в кресло. Опять без Захарьина не обойтись!

* * *

Как- то в Москве, работая декорации в мастерской Большого императорского театра, в час дня пошел я через Театральную площадь в «Метрополь» завтракать.

Сел за маленький столик. Невдалеке от себя увидел сидящих за большим столом - он назывался «морозовским» - разных москвичей.

Видно было, что там хорошо выпили, - стояла водка в хрустальных графинах, жареный поросенок, гусь.

Один из пировавших за столом, Постников, увидав меня, подошел. Глаза у него были осоловелые, нос покраснел. Он был пьян. Наклонившись, он сказал мне:

- Видишь, сидит?… Кто сидит! Звезда Европы! Профессор Лейден[493]. Да, брат, это не наши… Захарьин!… «Сахар, - говорит, - у вас». Пить запрещал. А я-то, лошадь, слушал, шесть лет капли не видал. А он профессор Лейден, звезда, «диабет? - спрашивает, - сахар? Пейте!». Поросенка ем. А? Вот она - Европа!

- А Михаил Абрамович где? - спросил я.

- Миша? Выпил, что надо, и спать поехал. Худо ему стало. Гогена, должно быть, вспомнил - огорчился… Картины, картины губят его…

Мажордом

Большое имение на Волге, только что купленное именитым московским купцом Мамоновым, готовилось к празднику. На первый день пасхи назначено было «освящение» и торжественный обед.

Обширный дом и собственная церковь в усадьбе. Имение старинное, прежних вельмож, у каменной террасы - пушки времен Екатерины II. Хозяин пожелал пригласить на праздник соседей по имению, чтобы познакомиться, и заодно именитых москвичей, людей солидных и богатых. Надеялся на приезд губернатора…

Было у него трое сынков - юноши изящные, черноволосые и глаза с поволокой, глаза покойной матери, изумительной красавицы, в крови которой были не то далматинцы, не то неаполитанцы. Все трое блистали учтивостью с отцом и приказания его исполняли беспрекословно, но чуть-чуть по-своему, что-нибудь да не так…

Вообще парни были с сюрпризами. Один укусил за ухо цыганку у «Яра»… Ну, это пустяки! Или вот: был у Мамонова свой винный погреб, вина все заграничные, шампанское лучших фирм. И случилось как-то - гости, именины, что ли. Только смотрят: закупорка цела, печати на местах, а вина в бутылках нет. Что такое? Рассердился отец. А сыновья докладывают: «Папашенька, когда вы хворали, - помните, простудились? - профессор Захарьин прописал вам шампанское. Ну вот…» - «Что, - говорит отец, - вздор брехать! Ведь шампанского пятьсот бутылок было. А впрочем - пустяки, крысы выпили…» И дело похоронили.

Молоденькая горничная забеременела - Аннушка. «Как? Что? У меня в доме, - кричит отец. - Не позволю таких распутств…» А сынок Коля - глаза с поволокой - напоминает учтиво: «Папашенька, Аннушка вам утром кофий подавала…»

- Не пойму я молодежь нынче, не пойму сыновей, - жаловался не раз Мамонов своему приятелю. - Николая женить хочу.

- Пора, - советовал приятель, - пора, а то избалуется.

- Ты посмотри, какую штуку отколол, - продолжал жаловаться Мамонов. - Приехала в Москву мамзель Дюпанель или Карамель, француженка. Помнишь, у Омона пела?[494]. Хорошо пела. Так мой-то с ней в знакомство вошел. Она ему: «Что у вас тут, в Москве, холод, снег. У нас в Париже лучше». А Николай заспорил: «Ну нет, далеко вам до нашего климата. У нас, - говорит, - розы сейчас расцветают в лесу. Не угодно ли взглянуть?» - «Не может быть», - удивилась Карамель. А на следующий день повез он ее на тройке к «Яру», а оттуда в Разумовское, в самую ночь. И что же? Весь лес в цветах. Под новый-то год… Француженка ахнула. А мне садовник Ноев счет прислал. Подумай, что делает! Оженить надо скорее, беда…

Но до пасхального праздника Мамонов сыновей так и не оженил.

Приглашения на торжество в новом имении писали сыновья на костяной бумаге, с золотым обрезом. Ехать гостям предлагалось отдельным поездом, а там - пароходом, к пристани. Моторная лодка будет подавать - «Чайкой» ее звали, из Америки выписали. Флаги разные приготовили и большой флаг с Меркурием. Этот Меркурий не понравился отцу. Меркурий-то на колесе, как надо, и крылышки у ног, только весь голый и прямо из бутылки водку хлещет. А подписано: «Смирнов С-вья». Что-то нескладно.

Пиротехнику, конечно, заказали фейерверк: вензелей, лебедей и чтобы букеты рвались на небесах. Сыновья советовали змея, но отец змея отменил…