В вышеупомянутой телеграмме Вы говорите, что так как весь болгарский народ поддерживает нейтралитет, то и болгарское правительство поддерживаемого… Позвольте мне, господин министр, не с целью критики, но для выяснения, высказать несколько мыслей по этому вопросу. Я не помню, чтобы в истории войн было много случаев, где бы нация заранее решала, оставаться ли правительству нейтральным до конца, или же вступить в войну, однако, для государства, где происходило нечто подобное, результаты бывали весьма печальные. В 1897 г. греческое правительство начало войну против Турции по настоянию народа
(по крайней мере, впоследствии греческий король и греческое правительство считали народ ответственным), но мы все знаем, какое несчастие постигло Грецию из-за этого народного движения[390]. В сущности, говоря теоретически, если существует нечто, для чего нужно предварительное согласие народа, то это война, так как война является самым важным мероприятием в государстве, ибо для благополучного ее окончания необходимы все силы народа — духовные и материальные. Но при всем том, даже и в республиканском государстве война начинается не народным собранием и предварительным объявлением. Для благополучного окончания войны не достаточно только доброй воли и желания народа. Война требует изучения и подготовления к ней без шума и без рекламы. Затем необходимо выбрать момент. Не надо упускать из виду, что трудно определить, когда война является наступательной или же оборонительной. В одном из английских учебников международного права было сказано как-то, что война сперва решается, а потом мотивируется. По-моему, однако, вопрос об оправдании или осуждении войны решается сообразно с той целью, которую она преследует, и результатами, которых она достигает. Народ мог бы быть лучшим судьей в этом вопросе, если бы ему сообщали все сведения, которыми располагает правительство; однако много донесений и много телеграмм не видят света даже и после совершения факта. Как может народ заранее знать, каковы будут его отношения к соседям, если ему не известно о существовании ни одной официальной переписки. Если же сказать, что народ не желает войны ни при каких обстоятельствах, это значит произнести самый страшный приговор над его существованием. Всякий народ миролюбив, всякий народ жалеет своей крови до тех пор, пока не настанет время, когда мир будет постыднее всякой войны, тогда глава государства и правительство обязаны не только в силу светских, но и божеских законов бодрствовать и не пропускать ни одного решительного момента, который может принести славу и выгоду отечеству. Никакое правительство не может оправдать себя перед историей в том, что оно упустило благоприятный момент лишь потому, что народ был в то время миролюбиво настроен или что в газетах писали в пользу нейтралитета; надо будет доказать, что оно осталось пассивным, потому что мелкие выгоды требовали больших жертв. Когда факт свершится, сам народ упрекнет его и скажет, что правительство, которое оправдывает себя его миролюбием и его волей, не дало ему вовремя всех разъяснений относительно внешней политики, а держало его в заблуждении по самым жизненным вопросам государства. Последняя война дала нам яркий пример того, что момент объявления войны определяет не народ, а его правительство; народ идет вслед за ним и выражает одобрение и энтузиазм. Я оставлю в стороне другие державы, участвующие в настоящей войне, и ограничусь только Англией, я это сделаю не только вследствие ее политического устройства, но и ее географического положения. У Англии не было официального союза ни с одной державой, а ее географическое положение давало ей возможность оставаться нейтральной. Германия думала до последней минуты, что она будет соблюдать нейтралитет, оставаясь расположенной к Франции. Россия и Франция не знали, какой политики будет держаться Англия. Английский же народ не проявлял никакой ненависти к Германии и никакой любви к России. Выступило, однако, правительство и оказало, что нейтралитет Бельгии нарушен Германией, что Англия должна ее защитить, что интересы империи в опасности, что она будет на стороне Соглашения и т. д., и т. д., и английский народ почти единодушно поддержал свое правительство. Если бы английское правительство явилось в парламент с декларацией, что, по его мнению, Германия может пройти через Бельгию и что Россия может не защищать Сербии, общественное мнение в этом государстве было бы совсем иным. И это не означает ни невежества, ни политического малодушия, а является естественным следствием самих обстоятельств. С годами внешняя политика Англии как бы ускользала из рук народа и парламента. Она не сосредоточена исключительно в руках неответственного фактора, но ею руководят представители двух партий, либеральной и консервативной, под контролем короля, и парламенту предлагают большей частью свершившиеся факты, причем, если парламент их не одобрит, министерство выходит в отставку. Однако значительная часть внешней политики, — предварительные переговоры, подготовка к событиям, — разрабатывается в архивах министерства иностранных дел, куда заглядывают иногда сами лидеры оппозиции. Я знаю наверное, что для того, чтобы в парламенте избегнуть многих неприятных и бесполезных рассуждений при решении важных политических вопросов, на заседаниях совета министров всегда присутствовали или лорд Лансдоун, или Бонар Лоу. Понятно, эту систему многие критикуют, но ее продолжают одобрять обе руководящие партии, которые в Англии сменяются при всяком изменении в народном течении. Все это показывает, что даже в государстве, где издавна господствует конституционное управление, правительство не ждет, чтобы нация предписала ему вести войну, а считается с фактами и с интересами страны, как их понимают компетентные и руководящие круги: народ контролирует, народ одобряет или осуждает, народ хвалит или порицает, но он не может предварительно высказаться по вопросам, с которыми само правительство его не ознакомило. При таких обстоятельствах теоретическое суждение может быть весьма вредным для государства.