Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Перейдем, однако, к другой политике. Никогда я не предполагал, что его величество и Вы поведете болгарский народ против Англии, Франции и России, или же еще, чтобы этот народ без принуждения

сражался против одной из вышеупомянутых держав. Поэтому-то еще в самом начале войны, как Вы помните, в одной из моих телеграмм на запрос сэра Эдуарда Грэя я заявил, не будучи предварительно уполномочен на это Вами, что Болгария не может совершить подобного исторического самоубийства, но что она ждет от Тройственного соглашения справедливого возмездия за все то, что мы искупили нашими вековыми страданиями и пролитой кровью. Кроме этого вопроса, я упомянул мимоходом, что по истечении 7 месяцев он, казалось бы, уже стал неуместным. О нем даже говорить нечего. Когда не выступали ни Сербия, ни Греция, пока Турция еще не приняла участия в общей войне, было бы большой дерзостью с нашей стороны думать идти по этому пути. Остается только знать, что обещали Болгарии Австро-Венгрия и Германия за ее участие в войне совместно с Турцией и в том случае, если Болгария сохранит до конца свой нейтралитет. По этому вопросу здесь еще ничего не известно ни из телеграмм, полученных окружным путем, ни из газет, что бы дало возможность сравнивать эти предложения с обещаниями других держав. Если нас будут обвинять, что мы делаем из политики коммерческую сделку, то для Ваших представителей за границей было бы весьма важно иметь, по крайней мере, общее представление о пользе той или иной дружбы. Не знаю, какие сведения Вы имеете из Лондона и Парижа, но мои телеграммы и донесения весьма ясны. Тройственное соглашение заявило: «Если останетесь только нейтральными, то получите очень мало по окончании войны, если же хотите вернуть потерянное, если хотите осуществить национальное единство, войдите с нами в переговоры на основании Лондонского договора, договора 1912 г., Петербургского протокола и т. п., примкните к нам, и вы получите все, что вам обещано». Мне кажется, что яснее этого ничего не может быть. Если Вы думаете, что тех уступок недостаточно, укажите Ваши притязания, но молча или соблюдая нейтралитет, мы добьемся немногого. Это я должен Вам заявить откровенно, чтобы Вы знали отныне, что положение наше будет до того тяжело, что нам трудно будет отстаивать даже свои права. Моя задача, однако, стала слабой и бесполезной, раз болгарское правительство непоправимо убеждено в торжестве Двойственного союза и если оно получило категорические заверения, что при соблюдении нейтралитета до конца Болгария получит выгоды. Вы меня извините, что я в последних моих донесениях часто ссылаюсь на историю, но я полагаю, что наше отечество и Вы, как министр-президент, а также и мы переживаем историческую эпоху, которая будет иметь громадные последствия. Нет сомнения, что после его величества на Вас будет лежать большая ответственность, чем на ком-нибудь другом. Эти действия и эту ответственность я считаю историческими. Для моей скромной личности достаточно знать, что я поступал правильно, и утешаться тем, что высказывал правильные суждения. Будущий историк станет разбирать, что дала Болгарии та или иная политика, и найдет — или что мы стали на ложный путь, уступая чувству мести, или что мы закоренели в устарелых убеждениях, или что по другим причинам мы заслуживаем тяжкого обвинения. Я признаю, что в социологии процессы гораздо сложнее, чем в «молодом царстве», и потому предусмотреть что-либо в человеческом обществе гораздо труднее. Но так как историк ищет «положительных фактов», которые всякий добрый гражданин может предвидеть, он откажется даже быть снисходительным к нам. Хорошо, если Болгария останется возможно дольше нейтральной, потому что она, действительно, нуждается в отдыхе и в сохранении своих сил — это признается и державами Тройственного соглашения, — но Ваша шифрованная телеграмма за № 451 дала мне серьезный повод предполагать, что Вы решили не соблюдать до конца нейтралитет.