Контрабандисты Гора

— К корыту! — крикнул охранник, и рабыни, за исключением меня и Убары, оставшейся лежать на полу в углу конуры, поспешили к корыту.

Одна из них на мгновение задержалась около меня и пообещала:

— Я принесу тебе что-нибудь.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я.

Рабыни столпились у корыта. Им разрешили пользоваться руками. Спустя некоторое время девушка, добровольно вызвавшаяся накормить меня, вернулась в конуру, принеся с собой всё ту же маленькую миску, из которой меня якобы накормили ранее. Она аккуратно поднесла миску к моему рту, а в конце, поскольку сама я этого сделать не могла, собрала пальцем остатки каши со дна и стенок миски и сунула палец мне в рот.

— Спасибо, — сказала я.

Девушка унесла миску назад к корыту, но потом вернулась.

— Я очень благодарна.

— Ты не захотела вредить Убаре, — констатировала она. — Почему?

— Она — рабыня, — ответила я.

— Не ожидай, что она будет благодарна, — предупредила девушка.

— Я и не ожидаю, — заверила её я.

— Понятия не имею, почему Убара ведёт себя так, — проворчала рабыня.

— Возможно, когда-то она была свободной, — предположила я.

— Точно так же как и все мы, — усмехнулась моя собеседница. — Среди нас нет ни одной потомственной рабыни, если не считать, что, все мы — женщины.

— Ты думаешь, что все женщины рождаются рабынями? — спросила я.

— Мы не завершены, пока мы не рабыни наших владельцев, — сказала она.

— Даже Убара? — уточнила я.

— Она очень боится того, чего она больше всего жаждет, — объяснила девушка.

— Ты думаешь, что из неё получилась бы хорошая рабыню? — поинтересовалась я.

— Она очень красива, — напомнила мне она.

— Но ведь этого не достаточно, — заметила я.

— Она просто ещё не изучила свой ошейник, — пожала плечами моя собеседница.

— Я понимаю, — кивнула я.

— Мужчины смогут ей это преподать, — заверила меня кейджера.

— Я уже изучила свой ошейник, — призналась я.

— Но Ты убежала, — усмехнулась она.

— Зато теперь я знаю свой ошейник, — вздохнула я, — хочу его и люблю его.

— Даже притом, что тебя будут презирать свободные женщины? — уточнила она.

— Пусть они будут сами по себе, — сказала я, — а мы сами по себе.

— Они — хозяйки, — покачала головой моя собеседница.

— Почему они нас так ненавидят? — поинтересовалась я.

— Потому, что это нас мужчины раздевают и заключают в ошейник, это нас они связывают, покупают и продают, это ради нас они устраивают набеги и войны, это нас они захватывают и бросают к своим ногам, это нас они хотят, — ответила она.

— Честно говоря, я даже чувствую себя в чём-то виноватой перед свободными женщинами, — призналась я.

— Не советую жалеть их, — предупредила она. — Они часто носят с собой хлыст или плеть.

— Но насколько при этом они должны быть обездолены и одиноки, — покачал я головой, — в своей гордости и страдании.

— Они завидуют нам из-за наших ошейников и нашей радости, — пояснила рабыня.

— Боюсь, что так и есть, — вздохнула я.

— Тебя уже покорили? — полюбопытствовала она.

— Я — рабыня, — грустно улыбнулась я. — Любой мужчина может справиться с этим.

— Но, вероятно, Ты надеешься на определённого хозяина? — уточнила девушка.

— О, да! — выдохнула я. — Но почему Ты спрашиваешь?

— Тебя слишком хорошо приковали цепями, — заметила она.

— И что, — не поняла я.

— Подумай, — усмехнулась девушка. — Тебя не просто привели и оставили за частоколом под строгой охраной, но и приковали цепью за шею, руки и ноги. Ты удерживаешься у стены, и не можешь даже соединить руки перед телом или свести ноги. Конечно, Ты сознаёшь свою уязвимость, и с какой безнаказанностью тебя могли бы ласкать.

— Да, — испуганно признала я.

— Ну и как по-твоему, в чём смысл всего этого? — поинтересовалась рабыня. — Каково назначение этих цепей?

— Я думаю, — предположила я, — чтобы проинструктировать меня.

— В чём проинструктировать? — не отставала от меня она.

— Убедить меня в тщетности побега, — сказала я.

— Возможно, — не стала отрицать девушка. — А что ещё?

— Чтобы я могла лучше осознать себя рабыней? — спросила я.

— Несомненно, — кивнула она. — Но вот скажи, разве твоя полная беспомощность и чрезвычайная уязвимость не возбуждают тебя?

Я не осмелилась ей отвечать.

— Но в этом есть и более глубокое значение, — заверила меня она, — чем Ты сейчас понимаешь, и возможно даже чем понимает тот, кто надел на тебя эти цепи.

— Я вообще ничего не понимаю, — призналась я.

— Внутри этого частокола нет ни одной рабыни, — сказала моя собеседница, — которая не была бы прекрасна, которая не была бы превосходной покупкой, которая не стала бы призом для того, кто заберёт её с аукционной площадки, но Ты — единственная, кого приковали цепями.

— Возможно, они просто опасаются, что я снова попытаюсь бежать, — предположила я.

— Перепрыгнув голой через частокол? — усмехнулась рабыня.

— Нет, конечно, — улыбнулась я.

— Если бы дело было только в этом, — пояснила девушка, — хватило бы одной единственной цепи на лодыжке. Она превосходно бы держала тебя на месте, чтобы Ты в чрезвычайной беспомощности ожидала, когда хозяева снизойдут использовать такое удобство.

— Я не могу понять, к чему Ты ведёшь, — призналась я.