Контракт со смертью

Красный флаг — это не российский, это не завоевание, это возвращение. Через неделю разведка опять заходила в эти места — флаги висели! Не сняли, не посмели. И подумалось: взяли не территорию — сознание людей взяли. Не ракетами да танками мозги вправили, а флагами да отсутствием страха. Четверо русских въехали в село, открыто и уверенно, и местная тероборона ошалела и нос не высунула: увидели в этой дерзости, в этих красных флагах силищу. Знали бы, что на полсотни вёрст ни одного нашего солдата, может, и встретили бы «салютом», а так что есть, то есть. Задача была не флаги развешивать — это так, баловство, главное — «стрелялки» забрать, что появились у тероборонцев. Забрали. Дяди даже не очень обиделись, что «забавоки» лишились и наиграться не успели.

— Ну их к бису, — махнул рукой дядько с вислыми усами подковой. — Так вы насовсем, чи как?

Скорее «чи как», но вслух говорить не стали. Утешили осознанием, что делиться надо. Для хохла отдать своё — нож острый, но с этими цацками мужики расставались без видимого сожаления.

8

Земляк на фронте — это многое, а если ему поручено охранять тебя днём и ночью — это вообще выше крыши. Нашу крохотную группу военкоров передали заботам Бати, курскому казачьему атаману и земляку Вити Носова. Вообще-то Батя — это Филипповский Игорь Васильевич, бывший офицер-десантник, рукопашник, давно разменявший седьмой десяток. О подвигах наших бойцов принято узнавать из сообщений минобороны и реже Росгвардии. У него отношения с Росгвардией отнюдь не нежные, в её штате он не состоял никогда, потому осанну ему петь она не будет. Что касается минобороны, так то его давно списало в запас и сняло с учета по возрасту. Так и забавлялся бы он фланкировкой, помахивая шашечкой в казачьем кругу да на сцене и восхищая окружающих, не случись эта война по имени специальная военная операция.

Нас «пристегнули» к отряду ЧВК[62]

, тому самому, который первым перевалил через харьковскую окружную. Ну а Бате поручили быть нашей Ариной Родионовной. Потом пути наши разошлись — изменились задачи, и судьба снова свела лишь пару месяцев спустя. Он коренаст, не по возрасту крепок и отменно силён. Тиснет руку, здороваясь, и будешь потом целый день пальцы расклеивать. Но главное — он рассудителен, спокоен и умён. Когда он спал и ел — одному Богу известно, во всяком случае он был всегда на ногах, в разгрузке и с автоматом в руках.

— Батя, нужна машина. Батя, нам надо вон ту территорию проверить. Батя, дай людей — базу нациков брать будем.

Круглосуточно неслось из моих или Витиных уст: Батя то, Батя это, а он устало кивал головой и выполнял все капризы, хотя другой послал бы нас в дальнее эротическое путешествие.

Когда к нам на базу загнали фуру с боеприпасами, то дискомфорт от скудоумия начальства почувствовали все. Нам повезло — дня через три-четыре мы сменили дислокацию, уйдя под крыло другого отряда, а еще через несколько дней базу накрыли минами. Первой полыхнула фура, все бросились врассыпную, и только Батя, сбив ударом кулака улепётывавшего водилу и вырвав у него ключи, бросился к машине. Через секунду она, таранив ворота, вырвалась из западни. Отогнав фуру метров на двести, он сначала огнетушителем сбивал пламя, потом взялся за лопату и забрасывал его землёй. Подоспевшие бойцы погасили уже занявшиеся ящики с ракетами, минами, патронами и еще чёрт знает с чем. Знатный был бы фейерверк, рвани эта дюжина тонн тротила — разнесло бы половину посёлка.

Потом Батя бегом вернулся во двор, завел «таблетку», в которой навалом лежали цинки с патронами, «граники», гранаты и всякая всячина стреляющегося и взрывающегося. Спас отряд, спас посёлок… Ясон о случившемся не доложил наверх: под горячую руку могли ему «навешать» по первое число за безалаберность, а так всё сошло. Хотя напрасно он слишком хорошо думал о своём начальстве, которому было абсолютно наплевать на то, что взорвалось и кто взорвался. Месяц спустя Батя ушёл от него вместе со своими ребятами, потому что война — это одно, а игра в войнушку — это другое. Вот наиграются, тогда и они вернутся, чтобы воевать по-настоящему. А так… Это к слову о подвигах.

Часть четвёртая

Этот сладкий горький город Изюм. 103-я Бр МТО[63]

1

Утром пришла весть: американскими «хаймерсами»[64], на солдатском сленге «Химеры», укры ночью «накрыли» базы бригады с пекарней и прачечной под Изюмом: «двухсотые», «трёхсотые», сгоревшие топливозаправщики, хлебопечки, помещения.

В тот день потускнели глаза бойцов, желваки каменели на скулах комбрига, ротный Аман потерянно ходил от машины к машине, то поглаживал ладонью пробитое осколками крыло КамАЗа, словно утешая, то поправлял шнуровку тента и, ни к кому не обращаясь, потерянно и глухо твердил:

— Его мама вчера вечером звонила. Всё спрашивала, почему сын на звонки не отвечает, а я успокаивал её: мол, всё хорошо, просто связи нет. А пять часов спустя его не стало. Она опять будет звонить, а что я скажу?